— От злости.
— Тогда ладно. — Она безжалостно раздавила сочувствие. — Наверное, мне предстоит гореть в аду. Я получаю от всего этого удовольствие.
— Полагаю, мне тоже там гореть, но пока мы еще среди мирской суеты, хочу сказать, что Джеймс, похоже, хочет предложить тебе вернуться. Собственно, я в этом уверен.
— Правда? — сердце Мэлори замерло. — Что он сказал?
— Важно не то, что он сказал, а о чем промолчал. Джеймс не бросился за рыдающей Памелой, чтобы осушить ее слезы. Сидел наверху весь день, проверял счета. И, когда уходил, выглядел мрачным. Очень мрачным. Думаю, царство террора подходит к концу.
— Сегодня будет хороший день! — Мэлори улыбнулась. — По-настоящему хороший день.
— И мне пора начинать этот день, а я еще не завтракал. Не волнуйся. — Тод встал. — Я буду держать тебя в курсе. Кстати, ты спрашивала о картине. Старое полотно…
— Какое? Ах да. И что?
— Тогда мы еще оба подумали, что в нем есть что-то знакомое. До меня дошло. Помнишь, пять лет назад нам попался неподписанный холст? Масло. Юный Артур, готовящийся выдернуть Эскалибур из камня.
Словно холодные пальцы легли на затылок Мэлори.
— Боже мой! Помню. Конечно, помню. Краски, мощь, пульсирующий вокруг меча свет.
— Явно тот же стиль и та же школа, что на картине, снимки которой ты мне показывала. Возможно, один автор.
— Да… Да. Возможно. Откуда она к нам попала? Из какого-то замка, так? В Ирландии. Джеймс ездил на несколько недель в Европу. Это лучшее, что он тогда привез. Кто купил картину?
— Даже моя превосходная память имеет пределы, но я навел справки. Джулия продала ее Джордану Хоуку. Кажется, он писатель. Из местных. По моим сведениям, сейчас живет в Нью-Йорке.
Теперь у нее внутри все сжалось.
— Джордан Хоук.
— Если хочешь поговорить с ним о картине, попробуй связаться через издателя. Ну, мне пора, сахарная моя. — Тод наклонился и поцеловал Мэлори. — Дай знать, когда Джеймс позвонит тебе и повалится в ноги. Я хочу знать все подробности.
Мэлори поднялась на третий этаж редакции «Курьера», где располагался кабинет Флинна. Девушка увидела несколько человек, склонившихся у компьютеров и вцепившихся в телефонные трубки, и тут же заметила Хеннесси — стены были стеклянными.
Флинн расхаживал взад-вперед у письменного стола, перебрасывая между ладонями пружинку-игрушку. Похоже, разговаривал сам с собой.
Мэлори удивилась. Как он может работать в такой обстановке, всегда на виду, не имея возможности уединиться? И еще шум. Стук клавиш, звонки, разговоры — все это может свести с ума и подавить любые попытки творчества.