— Бару? Михаил Борисович?
— Он самый.
— Вы почему ещё не проголосовали?
— Да я, собственно… Вот только вошёл..
— Нехорошо получается. Надо проголосовать. Уже все отстрелялись, а вы…
— Я обязательно. Обещаю. Ведь ещё только четыре часа, а голосовать можно до восьми.
— Нехорошо получается. Надо проголосовать. Уже все отстрелялись, а вы…
— Да я точно проголосую. Дайте дух перевести. Честное слово, проголосую.
— Нехорошо получается. Надо проголосовать. Уже все…
— Всё. Пошли.
— Вот и молодец. Пройдём со мной. Я провожу. Тут недалеко. А то нас, знаешь, тоже мучают с отчётностью. Собираем по квартирам таких вот…
И мы пошли на избирательный участок. На участке уже всё затихало. Голосующих почти не было. Пиво и бутерброды в буфете кончились, принаряженные тётки за столами уже скучали. Конвой мой довёл меня до входа, попрощался и пошёл, наверное, в другую квартиру, вытаскивать «таких вот». Оглядевшись, я двинулся к столу с табличкой, на которой были буквы А, Б, В, Г… И тут из угла раздался возглас: «Бару! Кто здесь Бару?» Я обернулся, чтобы сказать… чтобы всё сказать. Я приготовил для этого простые, незатейливые и понятные любому у нас слова. В углу стоял милиционер, который держал в руках телефонную трубку.
— Бару? — переспросил он.
— Да сколько ж можно… С самого утра…
— У вас дочь родилась, — сказал страж порядка и заулыбался.
* * *
Двадцать лет назад, когда институт, в котором я работал, ещё только-только построили, перед ним было перепаханное поле с обломками кирпичей, растрёпками арматуры, россыпями брошенных нецензурных выражений прорабов, рабочих и случайных зевак, вступивших в незастывший раствор или перемазавшихся в гудроне. Городские власти решили устроить парк на месте этих строительных баталий. Это была, конечно, разумная мысль. Тогда был какой-то особенный год для городских властей. У председателя горисполкома было целых две разумных мысли. Второй было обращение к молодым родителям посадить в честь своих детей деревья. Сколько детей — столько и деревьев. На праздник мы пришли вчетвером. Родителей с маленькими детишками собралось много. Мы тогда заводили детей без оглядки на курс доллара и индекс Доу-Джонса на нью-йоркской фондовой бирже. Нам с супругой дали лопаты и два саженца берёзы. Дочь сидела в прогулочной коляске и от избытка чувств размахивала красным пластмассовым совком, а сын, поскольку уже год как умел ходить, принял посильное участие в броуновском движении вокруг кучек выкопанной земли, лопат, носилок и саженцев. После того как две ямки были выкопаны, перемазанный в земле сын раз десять из них вытащен и раза три отшлёпан, берёзки были посажены. Потом был митинг и слова о том, что в этой жизни надо построить дом, вырастить сына, а если не получится, то дочь, написать книгу и посадить дерево, потом уставшие, но довольные мы разошлись по домам, потом прошло восемнадцать лет, и берёзы на этой аллее выросли так, что из окна моего кабинета на четвёртом этаже видны их верхушки.