Ариадна смотрела на свое отражение в зеркале и не верила, что это лицо — ее. Густо накрашенные полные губы казались омытыми вином — или кровью; подведенные углем, огромные черные глаза сделались глубокими и всезнающими, а волосы, уложенные хитросплетением петель, косиц и ниспадающих локонов, два самых крупных из которых обрамляли лицо, сразу состарили девушку лет на десять. До этого утра, как все девочки, Ариадна заплетала их в две толстые косы.
— Да-да, — произнес резкий голос за ее спиной. — Ты очень красива — вся в меня, — но это не повод весь день смотреться в зеркало. На восходе мы должны быть в святилище. Поднимись и дай себя одеть.
Ариадна молча отложила бронзовое зеркало и повернулась к матери. Пасифая воистину была прекрасна — и не только в мерцающем свете факелов. Даже при ярком солнце никто не поверил бы, что Ариадна — ее седьмой ребенок, а ведь был еще восьмой — дочь Федра. Все те сыновья и дочери, которых она родила своему супругу — королю Миносу, не изменили ни лица, ни тела Пасифаи. Потому, наверное, мрачно подумала Ариадна, что она вообще не замечала своих детей — кроме тех случаев, когда могла извлечь из них пользу.
Как, например, сегодня, когда ее дочь должна стать верховной жрицей Диониса, чтобы сама Пасифая — царица и верховная жрица Потнии, Змеиной Богини, не обременяла себя служением младшему божеству, чье святилище было сооружено ради нужд низкорожденных виноградарей и виноделов. Ариадна сглотнула комок в горле, когда служанка сняла с нее свободный хитон, в котором ее причесывали и гримировали, и обернула вокруг нее белую складчатую юбку-колокол, окрашенную по краю, очевидно, таким же вином, какое оросило до того Ариаднины губы. Когда ее стянули тяжелым, богато расшитым золотом поясом, дважды обернув им талию Ариадны и завязав так, чтобы концы спускались до колен, девушка просунула руки в рукава корсажа и так стояла, пока служанка шнуровала его у нее под грудью. Впрочем, как ее ни подтягивай, как ни поднимай, грудь Ариадны оставалась все той же — детской.
Служанка зашипела сквозь зубы. Пасифая нахмурилась.
— Неужто ничего нельзя сделать, чтобы она выглядела, как женщина?
— Но я не женщина, — возразила Ариадна. — Никакие шнуровки этого не изменят: я — ребенок.
Это был вызов, но занятая исключительно собой Пасифая его не заметила.
— Жаль, конечно, что твоя бабка умерла раньше, чем надо, — проговорила она. — Но твои месячные уже пришли, так что с тобой все в порядке. Очень непохоже, что тебе придется доказывать, что ты женщина.
