И никто и не вспоминал о ее фонде.
Очередь до него дошла только потом, когда мы, мужчины, как принято в высшем свете, посидели немного с бутылочкой портвейна и снова присоединились к дамам. Полю удалось блокировать Дафну в углу огромной гостиной. Я подсел к Поли на причудливую кушетку в стиле Людовика XV и отвлек ее тем самым от Старика. Теперь Бетси могла относительно спокойно поговорить с отцом. Но тот делал все, чтобы усложнить эту задачу. Тем не менее она, наконец, осмелилась изложить свою скромную, многократно отрепетированную просьбу. Старик перебил ее уже после первых слов.
— Моя дорогая Бетси, не трать время на уговоры. Я знаю, почему ты сегодня здесь, и не думаю, что твое красноречие может хоть как-то повлиять на мое решение.
Старик, родившийся в бедняцких кварталах Цинциннати, с невероятным упорством взявшийся за самообразование, с тем же упорством потом сколачивавший состояние, обожал грубоватые откровения. Растянув свой лягушачий рот, покрутил пузатый бокал с бренди и потом с привычным высокомерием разразился поучением о том, как похвально стоять на собственных ногах. С момента основания фонда именно он был его главной опорой. Будь у Бетси хоть капля уважения к себе, относись она всерьез к своей деятельности в фонде, давно бы уже поняла, что не может бесконечно сидеть у отца на шее.
Я слушал его с нараставшим недовольством. Это было не просто грубо, а незаслуженно, несправедливо. Бетси создала фонд из денег, унаследованных от матери; всем она занималась сама; единственным, чего она хотела от отца, был его ежегодный взнос и умеренная реклама в его журналах. Знал он это не хуже меня. Но тем не менее продолжал вещать.
Я видел, как в углу Поль наклонился к Дафне и что-то шепчет ей на ухо. Потом они оба присоединились к нам. Старик тем временем перешел к заключению.
— И таким образом, моя милая Бетси, по зрелому размышлению я решил, что будет лучше, если теперь ты получишь возможность доказать самой себе, что прекрасно можешь обойтись без какой-либо помощи с моей стороны.
Бетси старалась не подавать виду, но я знал, как ей было больно, как оскорбил ее этим Старик. Я был настолько взбешен, что начал вдруг бормотать что-то в ее защиту. И тут, путаясь в словах, перехватил отчаянный взгляд Поля, понял, как невозможно глупо я выгляжу, и замолчал. Наступила долгая, давящая тишина.
Потом заговорила Дафна.
— Так ты, папочка, отказываешься пожертвовать Бетси свой ежегодный взнос?
— Да, милочка. Должна же она наконец позаботиться о себе сама.
— Ах, эти милые несчастные неудачники! — Дафна захихикала, как девочка из пансиона благородных девиц, плюхнулась Старику на колени и обхватила своими холеными голыми руками его за шею. — Но, в самом деле, меня это так расстраивает! Бедняжка Бетси! Ведь у нее одна радость на свете — этот несчастный фонд! И ты же прекрасно знаешь, что без тебя она тут же обанкротится. Как ты можешь быть таким жестоким?