В этот раз все было иначе. Он видел в ней мать. Он распахнул телефонное окно и читал вслух каждое послание. Она давала объяснения, плакала, он безжалостно допрашивал. Он потребовал, чтобы она принесла свой дневник, он знал, что она ведет дневник. Она принесла, он беспощадно, вслух прочел и его.
Вердикт – перевод в другую школу, запрет на общение, возможно, смена квартиры.
Она рыдает у него в комнате, потом у себя.
Он уже наутро отчаянно просит прощения, он говорит, что испугался за нее, говорит Норе, ей самой.
Но скорлупа, в которой они когда-то так уютно сидели все втроем, треснула, слова утратили силу подменять собой жизнь, ушли в отставку, и на их место заступили подлинные события, вышли на сцену и стали диктовать свое.
Началось действие, и теперь было только оно одно.
Нора уснула под всхлипывание дочери за стеной.
Да, Риточка, мы приехали, – шептала она в трубку, – у нас сущий ад. Съездили ужасно, я же тебе говорила, а сегодня нашли у Ани переписку, вроде бы она попробовала наркотики. Скандал дома очень большой, наверное, надо будет переезжать, переводить в другую школу.
Она пила каждое риточкино ответное слово. Что это нормально, что и она попробовала, все пробуют, и надо бы не оттолкнуть, а наоборот, но родители всегда так скандалят, а жаль. Но тоже ничего, все через это проходят, утрясется, а то, что Аня любопытна и рисковая, то есть живая, так это плюс, и все даже хорошо. А у нее все пре-крас-ненько, конечно, наскучалась по Норочке любимой, и выставки в Москве прекрасные, и погода вот уже несколько дней прекрасная, мороз и солнце, и не поехать ли гулять в Архангельское, там кра-со-та?!!!
Они свидятся на днях. Ее котенок подрос, Нора увидит. У нее, конечно, много работы, Нора знает. Она очень ждет, что Нора приедет к ней и приготовит свою прекрасную геркулесовую кашу с курагой, черносливом, изюмом, орехами – густую-прегустую, какую только Нора умеет готовить. А еще распродажи! Может быть, Норочка поможет ей выбрать свитерок и ботиночки?! Она так рада! Рада!! Рада!!!
Ему не спалось. Он был зол на себя, хотя и прав. Это чувство правоты он любил, но скорее в делах, в своем дубовом кабинете, а здесь как-то побаивался развалиться в этой правоте, как в кресле-качалке, и всем подавить пальцы. Но главное было даже не в этом. Что, разводиться, ломать все к чертям собачьим?
До прихода Норы он читал письма, выстраивал планы на ближайший год. Аккуратным почерком писал строчки в новом еженедельнике, обряженном в безупречную крокодиловую кожу. Словно ноги щеголя. Ему нравился проступавший сквозь его планы будущий год. Он обещал быть очень красивым, полным и успехов, и преуспевания. Пузатеньким.