Не надо ему такой славы.
Павлу нравились картины Кремера. Он простодушно многим восхищался, не ища в каждом попавшемся чуде или явлении своего отражения.
Норе не нравились картины Кремера. Плоско, заурядно, вторично. Поверхностно, неумно, глупые эмоции, разбивающие красоту, гармонию, вечность. Впрочем, я ничего в этом не понимаю, непонятно зачем всякий раз добавляла Нора.
Майкл просто работал, как работал всю жизнь. Он заканчивал подготовку к переезду в новый кабинет, где на столе, как и в старом кабинете, будут лежать аккуратной стопкой списки дел. Он не спеша разбирал жалобы сотрудников друг на друга, поощрял отличившихся, увольнял провинившихся. Его переписка с Павлом была обычной, корректной, по делу. Весной они с женой собирались на лыжах, летом с детьми на целый месяц на какие-то острова, плавать, нырять, есть вкусные и полные витаминов десерты из экзотических фруктов. Чтобы дети, а им это необходимо, побыли на море, набрались здоровья, а его фотоаппарат – очередной партии снимков.
Павел от души любил Майкла и, что называется, прощал ему.
Нора не удостаивала его отношением, лишь поднимая левую бровь при упоминании его имени.
У Риточки после новогодних каникул опять начинался сезон. Ее аккуратный маленький телефончик постоянно посвистывал ей, давая понять, что она необходима, что ей нужно бежать, спешить, звонить, заказывать и проверять. В Москве, жадной до событий и производящей их ежеминутно сотнями, маленькие риточки, умеющие заказать цветы и шампанское, музыку и плазменный гигантский экран, были нарасхват, как некогда неваляшки или транзисторные приемники. Поэтому ее маленькие дни мелькали, словно в рапиде, и различить, кому принадлежала та или иная ее улыбка, слово, фраза, эпизод из жизни, трагедия или удача, было практически невозможно.
Она, конечно, выделяла в этом потоке Нору – красивую, умную, как-то странно к ней привязанную. Нора прекрасно смотрелась на ее презентациях, с легкостью становясь то частью высшего общества, то типичным представителем столичной богемы. Она уподоблялась всему, сама того не замечая, а Риточке была радость, что знакомые глаза глядят на нее из толпы, и в них она улавливала отражение какого-то неясного будущего, которое ей так хотелось разгадать.
Так неясного или все-таки чуть-чуть ясного?
Риточкины сослуживцы заметили Нору и несколько раз осмелились даже предположить, не тетушка ли это. Или, может быть, мама? Старшая подруга, – ничуть не смущаясь, отвечала Риточка, – реставратор, знаток искусства. Нам ведь нужны контакты с музеями?