Ты его видела? Как? Когда? – Норочка позвонила с серьезным вопросом, что само по себе было не в ее правилах.
Откуда ты знаешь? – изумилась Риточка, которая не была готова к тому, что Нора узнает молниеносно.
То, что я это знаю – нормально, – сказала Нора бесцветным голосом, – но как это понимать? Тебя обидели?
Риточка вздохнула с облегчением. Она рассказала про выставку Кремера, причем нарочито подробно, что Норе было по нутру, уточнила, что ее отправили, так сказать, к казначею, что она и знать не знала, что идет к Павлу, в общем, чушь какая-то и мир тесен.
Нора очень плакала, когда закончила говорить с Риточкой. Она не могла отличить правду от лжи, и это означало, что у нее совершенно износился лакмус, без которого никакая ее хитрость не имела ни малейшего шанса на успех. Она теряла зубы и глаза, а значит, становилась беззащитной.
Она ответила Павлу: «Вот видишь, а ты на меня сердился»!
Павел не ответил.
Он работал допоздна, предвкушая такой аппетитный для него разговор с женой.
Риточка позвала Нору к себе, много и радостно щебетала, вкусно и красиво кормила, ставила новую музыку и была как ни в чем не бывало. Нора не опустилась до расспросов, обстоятельно рассказала о творческом пути лучшего друга Петра Кремера и, выкурив от напряжения полпачки сигарет, добросовестно нарисовала Риточке план развески картин, написала список обязательных гостей, накидала содержание буклета.
Ей стало дурно. Она увидела, как Риточка испугалась. У нее перед глазами стали кружить черные и золотые круги, по всему телу разлился сладкий и липкий жар.
Она заметила, как Риточке кто-то звонил, но та не подходила. Звонки были настойчивые, и она узнала по ним Павла.
Конечно, меня должно настигнуть то, чем обычно других настигаю я.
Она пришла домой глубоко за полночь.
Павел сдулся от ожидания и метался в агрессии.
Я больна, – сказала Нора.
Это не новость, – ответил он.
Пожалей меня, – прошептала она.
Не за что, – прошипел он.
Что ты хочешь от Риточки? – спросила она, вытирая крупные капли пота с посеревшего лба.
Завладеть ею тебе на зло, – это была пуля, она ранила почти смертельно.
Ты дурак, – Нора стала отвечать прямолинейно, что было противоположно ей по сути. Это означало, что с ее сутью что-то приключилось, возможно, что-то очень плохое.
Трахну и мы квиты, – сказал он уже по-доброму, видя, что какая-то новая беда все же есть.
Он подошел к ней и почти подхватил ее, падающую на пол.
Она чувствовала, что он ее держит.
Бедная моя Норочка, – сказал он почти любовно.
Он поднял ее на руки и отнес на свой диван. Он снял с нее волшебной красоты черные замшевые сапожки и закутал в плед. Он принес ей чаю и сел рядом. Закурил ей сигарету, которую она так и не смогла выкурить.