— Вот где настоящее засилье китайцев, — заявил Рамсботтом, когда они дошли до города. — И судя по всему, плодятся как кролики.
Китайцев вокруг действительно было много. На каждом шагу попадались китайские лавки, ресторанчики, ателье и прочие заведения. Однако даже при таком обилии азиатов Папеэте не выглядел ориентальным. Местами — куском улицы, административным зданием — он напомнил Уильяму французский провинциальный городок, а в остальном предпочитал оставаться самим собой — разросшейся деревней, утопающей в пышной зелени. В ней пестрели яркие граммофончики гибискуса — от бледно-розового до густо-алого, — желтые и белые цветы имбиря, разноцветные канны и циннии, а кое-где пламенели, словно закат, багряные деревья — делониксы. Живописные трущобы в оранжерее, вступительная сцена из оперетки с настоящими запахами, настоящей землей, настоящими язвами, какофонией из ленивого перебора гитарных струн и резких автомобильных гудков; шумный, распущенный, удивительный, раздражающий и восхитительный город — вот каким был Папеэте.
— Я непременно должна что-нибудь себе купить! — воскликнула Терри.
Коммандер рассмеялся:
— Куда же без этого. Тропики всегда так действуют. Что ж, не отказывайте себе в удовольствии.
— Все равно понадобится, — проговорила Терри задумчиво и скрылась в лавке.
— Здесь не всегда такие толпы, — заметил коммандер, пока они ждали Терри. — Просто сегодня пароходный день, поэтому народу привалило.
— Я, кстати, хотел раздобыть себе хлопковых сорочек и брюк, — вспомнил Уильям. — Где искать хорошие?
— У китайцев, их никому не переплюнуть, — порекомендовал коммандер. — Загляните пока вот сюда, а я дождусь мисс Райли.
Рамсботтом пошел вместе с Уильямом в китайскую швейную мастерскую, где сидели и что-то шили трое улыбающихся азиатов, а четвертый, улыбаясь еще шире, стоял за стойкой.
— Ходи одёжу, понимать? — спросил полиглот Рамсботтом.
Китаец растянул рот до ушей и показал на Рамсботтома, который, покачав головой, кивнул на Уильяма со словами: «Ходи рубаху, ходи штаны» — и для пущей убедительности ткнул своим пухлым пальцем сперва в рубашку, потом в брюки Уильяма. Портной подозвал одного из подручных, тот, бросив свое шитье, снял с Уильяма мерки и нанес на огромный лист бумаги, словно плакат собрался рисовать. Договорились о цене (сущие гроши), выбрали ткань, потом с помощью короткой пантомимы, сдобренной несколькими «ходи» от Рамсботтома, а также тычками в часы и календарь, условились, что все должно быть готово за два с половиной дня. Кивая и улыбаясь, словно заводные болванчики, Уильям и Рамсботтом вышли из мастерской. Уильям был в восторге — вот она, колониальная торговля, вот она, романтика Южных морей!