— Да, нервных много, — мрачно кивнул Рамсботтом. — Но я таким не буду. Когда вернусь. Если вернусь.
— Разумеется, вернетесь! — рассмеялся Первис. — Куда же вы денетесь.
— В общем, когда вернусь, в комок нервов превращаться и не подумаю. Даже если налоги поднимут до восемнадцати шиллингов с фунта и мое дело пойдет прахом, я все равно буду тихо радоваться остаткам. Лишь бы дома!
— И у меня те же мысли, — признался Уильям.
— Как я успел заметить за время нашего путешествия, — продолжил Рамсботтом, — люди делятся на два типа: одни способны получать удовольствие от жизни, лишь забравшись куда-нибудь подальше от дома — чем дальше, тем лучше; а другие могут ради разнообразия поездить по свету, но душой отдыхают только на родной земле. Я, выходит, из вторых и Дерсли тоже. Это-то мы выяснили. Пусть несколько затратным путем, но выяснили.
— А я не уверен, — возразил Уильям. — Хотелось бы надеяться, что теперь мы знаем наверняка, но я все равно сомневаюсь. Жизнь — чрезвычайно переменчивая штука. Там хорошо, где нас нет, однако стоит туда попасть, и сказка тут же становится обыденностью, а впереди маячит новая сказка. Это, разумеется, злые шутки воображения, поддаваться которому мы совершенно не обязаны.
— Вот я и не поддаюсь, — улыбнулся Первис. — Хотя в отрочестве, думаю, оно поводило меня за нос.
— Тогда пора и мне уже повзрослеть, — вздохнул Уильям.
— Есть по крайней мере один человек, которому эти игры нипочем. — Рамсботтом ткнул пухлым большим пальцем себе за плечо. — Говорите что хотите насчет старины коммандера, но это точно не про него. Как-то он умеет ужиться в любом месте — вот просто прибывает и вживается, без всяких разочарований. Я знаю, о чем говорю, мы ведь с ним достаточно поездили. Причем это не отнимает у него права каким-то местам отдавать предпочтение…
— Иначе было бы нелепо, — вставил Первис.
— Именно. Но куда бы его ни занесло, он обязательно найдет там что-то хорошее. Наш коммандер — человек с железными принципами. Он всегда сознает свой долг и всегда готов его исполнить, для него это как дышать. Сколько раз я не знал — вы, Дерсли, наверное, тоже, — смеяться над ним или завидовать. Эх, что же сейчас-то все по-другому? Грустно видеть его таким.
— Да, вам всем нынче несладко. — Первис встал, потягиваясь. — Вечером еще раз загляну.
К вечеру температура у коммандера поднялась еще выше, он лежал в забытьи. Уильям с Рамсботтомом договорились сидеть с ним всю ночь по очереди, хотя и не могли ничем по-настоящему помочь. Рамсботтом заступил на вахту первым, Уильям сменил его в два часа утра. Полупустая комнатушка, освещенная лишь крохотной масляной лампой, стоящей почти на уровне пола, превратилась в театр теней. Для Уильяма, которого клонило обратно в сон, это был сущий кошмар. Первые несколько минут он с трудом разбирался в сплетенье теней и света, барахтанья и бормотания, методично растолковывая себе, где здесь что. Рамсботтом шепнул, что коммандеру хуже, он бредит, но поделать ничего нельзя — только укрывать его потеплее и смачивать лицо губкой. Уильям, выдернутый из глубокого сна и зависший между днем вчерашним и сегодняшним, не мог избавиться от ощущения ирреальности происходящего. Он казался себе призраком у постели призрака. Даже комариные укусы — ночью от комаров не было спасения — не отрезвляли. Беспамятство коммандера, который метался под одеялом и что-то бормотал, иногда довольно пространное, казалось логичным продолжением этой действительности.