Неплотная куртка, на груди покачивается жук. А все из-за него… Сунула руку за пазуху. Жук смотрел на нее шестеренками брюшка. Часы, сложный непонятный организм. Отсчитывают время жизни. От злобы на себя и на весь мир умирать передумала. До дома бы дойти.
Больше или равно.
Папа пришел пораньше. Милый, добрый папа. Наорал, повез в поликлинику. Врач оказался пожилым мужчиной с морщинистым лицом, уши у него были слегка оттопырены, как ручки у древнегреческой вазы. Наверное, по этим морщинам, как по рисунку на вазе, можно было прочитать его жизнь. И по ушам тоже.
— Сколько тебе лет? — не отрываясь от заполнения бланка, устало спросил хирург.
— Шестнадцать.
— Как же ты ухитрилась так разбиться?
— Я шла. Шла. — Вспомнились кусты, как жук зацепился за ветку. — Шла. А потом споткнулась. И упала.
— Споткнулась, — недоверчиво кивал врач. — Никто не толкал?
Жук толкал. Но этого не скажешь. Взрослые. Они вечно ничего не понимают.
— Что это у тебя там играет? Выключи сотовый.
— Это не у меня.
Музыка… Что-то негромкое, как будто птица поет.
— А у кого? — Хирург исподлобья глянул на свою толстую медсестру. Темные короткие волосы, круглое улыбчивое лицо, ярко подведенные глаза. Вздернутые вверх плечи, словно она все время была удивлена.
Она и была удивлена, потому что сотовый звонил из-под Евиной кофты, наброшенной на сумку.
Музыка умерла и тут же возродилась.
— Вон, в сумке, — хохотнула медсестра.
Ева дотянулась до молнии. По сумке шла вибрация. Это и правда звонил ее телефон. Кто бы мог подумать!
— Выключайте мобильные, входя в кабинет, — обреченно произнес хирург, а у самого что-то мелькнуло во взгляде. Лукавое. Как будто он все понимал, но все равно брюзжал. Для проформы. — Садись ровно, сейчас лангету наложим.
Сотовый замолчал, испугавшись незнакомого слова.
Когда Ева выползла в коридор с перебинтованной ногой, папа закатил глаза.
— Что тебе спокойно не живется! — ворчал он всю дорогу домой. — Земля не держит?
Ева открыла рот, чтобы сказать: с землей у нее как раз все отлично, во всем виноваты жук, командарм Че, Пушкин и отец Антона. Но папа был раздражен, папа зло покусывал губы и покрикивал на не вовремя перестраивающиеся перед ним машины. Не услышит. Будет опять и опять бранить ее, весь свет и заодно погоду. Промозгло на улице, холодно. Но теперь Ева не умирала. Передумала. Звонки ее интересовали больше. Она полезла в сумку. Кто мог ей звонить в поликлинике? И что опять творится с настройками?
Номер телефона не знаком. В настройках какие-то «Песни птичек». В сердцах Ева постирала весь плей-лист, оставив обыкновенные гудки на все входящие.