– Итак, ты не хочешь уступить мне ее? – спросил Максимилиан.
– Нет! – ответил Генрих.
– Ну! Так я сам возьму ее!
– Посмотрим.
– Генрих! Генрих! – вскрикнул Максимилиан, скрежеща зубами. – Клянусь честью, эта женщина будет принадлежать мне.
– А я клянусь жизнью, что она будет моей, и, верно, я дорожу больше своей жизнью, нежели ты честью.
Тогда они отступили назад, выхватили свои охотничьи ножи и начали схватку.
– Но из жалости, из сострадания, во имя Неба, убейте меня! – в третий раз вскрикнула связанная женщина.
– Повторите, что вы сейчас сказали, – приказал Гораций молодым людям, не вставая со своего места.
– Я сказал, – ответил Максимилиан, нанося удар Генриху, – что буду обладать этой женщиной.
– А я, – возразил Генрих, нападая, в свою очередь, на противника, – я сказал, что она будет моей, и сдержу свое слово.
– Нет! – возразил Гораций. – Вы оба солгали, она не достанется никому.
С этими словами он взял со стола пистолет, медленно поднял его, прицелился и выстрелил: пуля пролетела между Максимилианом и Генрихом и поразила женщину в сердце.
Увидев это, я испустила ужасный крик и упала без чувств, словно та женщина, которую убили.
Когда я очнулась, я была уже в подземелье: граф, услышав крик и шум, который я произвела, лишившись чувств, без труда нашел меня. Воспользовавшись обмороком, продолжавшимся несколько часов, он перенес меня в то место, где вы меня обнаружили. Подле меня на камне стояли лампа, стакан с ядом и письмо, содержание которого я вам сейчас перескажу.
– Неужели вы не решаетесь показать его и доверяете мне только наполовину?
– Я сожгла его, – ответила Полина, – но будьте спокойны: я не забыла из него ни слова.
«Вы вынудили меня пойти на это, Полина; вы все видели, все слышали: мне нечего более открывать вам; вы знаете кто я, или лучше – что я.
Если бы тайна, похищенная вами, принадлежала мне одному, если бы только жизнь моя была ее заложником, я подвергнул бы ее опасности скорее, нежели позволил бы упасть одному волоску с вашей головы. Клянусь вам, Полина!
Но невольная неосторожность, печать ужаса, которая может обозначиться на вашем лице при одном воспоминании, слово, произнесенное во сне, могут привести на эшафот не только меня, но еще двух других людей. Ваша смерть сохранит жизнь троим: итак, надо, чтобы вы умерли.
В какой-то миг я хотел убить вас во время вашего обморока; но у меня недостало для этого духу, потому что вы единственная женщина, которую я любил, Полина. Если бы вы последовали моему совету или, скорее, повиновались моему приказанию, вы были бы теперь подле своей матери. Вы приехали против моей воли: итак, припишите все это судьбе вашей.