Что касается здоровья Полины, то предусмотрительность доктора оказалась очень кстати и пошла ей на пользу; перемена места и впечатления, этим вызванные, занимали мысли Полины, отвлекали от печальных воспоминаний, которые прежде не покидали ее ни на миг. Она сама почти начинала забывать события минувших дней, и, по мере того как бездны прошлого терялись в сумраке, вершины будущего освещались солнцем нового дня. Жизнь, которую она считала ограниченной стенами подземной гробницы, начинала раздвигать свои горизонты, и воздух, все более и более чистый, стал примешиваться к атмосфере духоты и мрака, в которую Полина была низвергнута против своей воли.
Мы провели целое лето в Шотландии, потом вернулись в Лондон. Там, войдя в свой маленький домик на Пикадилли, мы испытали трогательные эмоции, которые даже самые заядлые путешественники ощущают в первые минуты после возвращения домой. Не знаю, что происходило в сердце Полины, могу сказать лишь, что сам я никогда еще не был столь счастлив.
Что касается чувства, соединявшего нас, то оно было чисто, как чувство брата к сестре. В продолжение года я ни разу не сказал Полине, что люблю ее; в продолжение года она не сделала мне ни малейшего признания; однако мы читали в сердцах друг друга, как в открытой книге. Желал ли я того, чего не получил… не знаю; в положении моем было столько радости, столько прелести, что я боялся, может быть, что большее счастье приведет меня к какой-нибудь неизвестной и роковой развязке. Даже если я и не был возлюбленным Полины, я был ей больше чем другом, больше чем братом; я был деревом, под которым она – бедный плющ – укрывалась от дурной погоды; я был рекой, уносившей ее ладью своим течением; я был солнцем, устремлявшим на нее свои лучи; все, что существовало для нее, существовало через меня, и, вероятно, близок был тот день, когда все, что существовало через меня, существовало бы для меня.
Спокойное течение нашей жизни нарушило письмо, которое я однажды получил от своей матери. Она уведомляла меня, что для сестры моей представилась партия, не только приличная, но и выгодная: граф Гораций Безеваль, присоединивший к своему состоянию двадцать пять тысяч ливров ежегодного дохода по смерти первой жены своей Полины Мельен, просил руки Габриэль!..
К счастью, я был один, когда распечатал это письмо, потому что изумление мое не имело границ. Эта новость, полученная мной, была настолько странной, что я подумал: не само ли Провидение чудным и непостижимым образом сводило графа Горация лицом к лицу с единственным человеком, по-настоящему знавшим его? Но сколько я ни старался успокоиться, Полина, войдя, тотчас заметила, что в ее отсутствие со мной случилось что-то необыкновенное. Впрочем, мне не трудно было объяснить все иными обстоятельствами: как только она узнала, что семейные дела заставляют меня совершить путешествие во Францию, то приписала мое уныние горести из-за скорой разлуки. Она также побледнела и вынуждена была сесть: за целый год, после того как я спас ее, мы разлучались в первый раз. К тому же в душах любящих друг друга людей в минуту разлуки, казалось бы, непродолжительной и безопасной, рождаются порой тайные предчувствия, вызывающие печаль и беспокойство, несмотря на все уверения разума.