В обувной мастерской угрюмый чеченец с бородой по ваххабитской моде долго вертел фотографии. А после заявил, что знал одну похожую, но та утонула в прошлом году от передозировки водки, а у этой уши вроде поменьше… В облезлой булочной, соседствующей со складом удобрений, тоскующая в обществе насекомых молодуха громко фыркнула и заявила, что она и сама не хуже, умеет стряпать, даже полы мыть… А девчушки на ветхой лавочке были даже откровеннее: жениться не предлагали — так, время провести. Осталось лишь забросить к чертовой матери все эти бесприютные шатания, пока окрестная шпана не объединила усилия, вызвать сотрудников и учредить круглосуточный пост на конечной остановке. Но в крохотном гастрономе, до потолка набитом продуктами, ему наконец повезло.
— Да это же Лида из шестнадцатого дома! — воскликнула полная продавщица. — Она постоянно ко мне приходит. То одна, то с молодым человеком — скромным таким, хорошим, улыбчивым. То хлебца возьмет полбулки, то кефирчика недорогого… Ей кефирчик обязательно необходим — язва застарелая пошаливает…
Сердце екнуло, и остатки мужского обаяния полезли из Максимова, как тесто из кастрюли. Изящно улыбаясь, он представился последним альтруистом на планете, проводящим время в поисках родственницы прикованного к инвалидной коляске друга. За что и получил долгожданную информацию.
— Да-да, в шестнадцатом доме она проживает, точно, — частила продавщица. — Лидой звать, фамилию не знаю. Месяца четыре проживает в районе, квартиру снимает. У нас тут дешевые квартиры, сами понимаете. Работает вахтером на «оловяшке» — через две ночи на третью… Ах, какая же она грустная, эта Лида. Как посмотрю, так сердце кровью обливается… И со здоровьем у нее не все в порядке. А чего вы хотели? Если не поливать виноград, обязательно вырастет изюм. Восемь лет на зоне оттрубить — это вам не на пикник смотаться! Оттого и язву залечить не может.
— За что это ее? — вздрогнул Максимов.
— А поди пойми, — пожала плечами продавщица. — Знаете, мы с ней однажды, по завершении трудового дня… — работница прилавка заговорщицки подмигнула. — Ну, словом, почему бы двум женщинам чисто по-человечески не напиться? Вот здесь в подсобке и посидели. Красненького попили. Так думаете, я из нее чего-нибудь выпытала? Ни чер-та подобного. Добрая девушка, приличная, ласковая, всем хороша — одно в ней плохо: болтать не любит. Насилу рассказала, что отсидела на зоне в Прибайкалье восемь лет, а теперь живет по системе Станиславского — никому не верит — и ничего доброго от жизни не ждет… Да вы знаете, — отмахнулась продавщица, — я и сама по молодости залетала: осудили за недостачу. Ревизия нагрянула, а директор меня — цап-царап — и на всеобщее обозрение: дескать, вот она, злодейка. А я вообще не помню, чтобы на три тыщи — тех еще, советских! — кого-нибудь обувала. Неопытная была, боялась начальства — а в итоге суд, три зимы, и вперед: наш бесплатный труд — Родине…