— Вы охотно посещали школу, не правда ли? — неожиданно спросил он. — Занятия доставляли вам удовольствие?
— Да, — удивленно ответила она. Вопрос был странен и неожидан. Но, в сущности, дипломатические переходы совершенно не были свойственны профессору.
— Ну, хорошо, — продолжал он, — вы, без сомнения, еще помните, о чем я просил вас подумать?
— Да, помню.
— И, конечно, пришли к убеждению, что долг обязывает женщину поддержать мужчину, если он желает исправить свою ошибку?
Он напряженно смотрел ей в лицо.
— Не совсем так, — ответила она твердо, глядя ему прямо в глаза. — Я должна сначала знать, в чем именно состоит искупление.
— Это отговорка, — пробормотал он, и его лицо заметно омрачилось. Казалось, он забыл, что не сказал еще ничего определенного, и прибавил раздраженно: — Вам нет надобности так охранять себя. Могу вас уверить, что при взгляде на выражение вашего лица никому не придет в голову предъявить к вам какое-либо непосильное требование. Дело в том, что я хочу — каковы бы ни были ваши таинственные дальнейшие планы, — чтобы вы пробыли еще год под моей опекой и чтобы это время было употреблено на ваше духовное развитие… Дайте мне договорить! — продолжал он, повысив голос и нахмурив брови, когда она хотела его прервать. — Не обращайте внимания на то, что это предложение делаю вам я, но подумайте о том, что я действую в духе моего отца, заботясь о вашем образовании.
— Слишком поздно!
— Поздно? При вашей молодости?
— Вы не поняли меня. Я хочу сказать, что когда я была беспомощным ребенком, то была принуждена принимать милостыню. Теперь я стою на своих ногах, могу работать и не возьму ни одного гроша, которого не заслужила своим трудом.
— Зная вашу непобедимую гордость, я ожидал этого возражения, — холодно ответил профессор. — Мой план таков: вы будете посещать институт, я дам вам нужные средства, и когда вы будете самостоятельны, вы возвратите мне все до последнего гроша… Я знаю в Бонне прекрасное учебное заведение. Вам будет там хорошо, и… — его голос задрожал, — наша разлука на всю жизнь будет на некоторое время отсрочена… Через четырнадцать дней мои каникулы оканчиваются, я еду в Бонн в сопровождении моей кузины, и, конечно, вы поехали бы с нами… Фелисита, я вас недавно просил быть спокойной и доброй и теперь повторяю эту просьбу. Не следуйте нашептываниям вашего оскорбленного самолюбия, забудьте хоть на минуту прошлое и позвольте мне исправить мою ошибку.
Она слушала затаив дыхание. В его голосе было что-то чарующее. Искреннее раскаяние, которое он, не унижая своего достоинства, выражал так серьезно и мягко, против воли трогало ее.