– Не мо-гу без не-го…
– Отчего ж не можешь? Живёшь же вот второй месяц – и цела, и в добром здравии! Ты меня слушай, я плохого не посоветую и тебе одного добра желаю! Если с этим князем себя по-умному повести – он и жениться может! И очень даже просто!
– Сказки сказываете! – Анютка наконец справилась с истерикой и встала. Сухо попросила тётку: – Полейте мне, я уж опаздываю. Из-за вас теперь с красным носом приеду.
– Тьфу, дура! – плюнула Даная Тихоновна. Подойдя к умывальнику, взяла с него кувшин и гневно потрясла им. – Ну, помяни моё слово: прогонишь грузина – прокляну! И наследства лишу, и на похороны не являйся даже! Да твой Гришка сапога его не стоит!
Анютка, уже склонившаяся над лоханью, ничего не ответила, но взглянула на тётку так, что та больше не произнесла ни слова.
И в скрипящей пролётке, сидя рядом с Давидом, Анютка молчала. Вечер стоял тёплый и тихий, словно не было недавних ливней. Купола церкви Великомученика Георгия светились в золотисто-розовых лучах заката, пахло прелой травой из садов. До ресторана было рукой подать. Анютка понимала, что для соблюдения приличий нужно хотя бы завести разговор о погоде, но в горле по-прежнему стоял ком, и она опасалась разрыдаться при князе. Тот, будто чувствуя это, тоже не начинал светской беседы, изредка посматривал на Анютку, на её плотно сжатые губы, сухие глаза, сжатый до белизны в суставах кулак на коленях – и молчал.
Впереди показалась вывеска Осетрова. Глядя в сторону, на пробегающие мимо заборы и низенькие одноэтажные домики заставы, Анютка горестно подумала о том, что впереди её ждут многозначительные усмешки цыган, конечно, знающих о трёхдневном бдении князя Дадешкелиани в «заведении», и не слишком тихий шёпот цыганок: «Потаскуха, стоило мужу за порог шагнуть…» А потом – долгая, трудная ночь, пьяные гости, требования петь ещё и ещё, окрики хоревода, усталость, тяжесть в ногах, принуждённая улыбка «на публику»… Впервые за всю свою карьеру певицы ей не хотелось выступать перед людьми, не хотелось слышать возгласов восторга, не хотелось аплодисментов, комплиментов, восхищённых взглядов. Что толку от всего этого, если по ночам воешь в подушку, как проклятая, и думаешь без конца о том, кому уже осточертела дальше некуда… Права тётка, что говорить… Шесть лет жизни – коту под хвост.
– Останови! – вдруг громко приказала она извозчику.
Тот с басовитым «Тпру-у-у!» натянул поводья, лошади стали. Давид молча, удивлённо смотрел на свою спутницу. А она повернулась к нему:
– Где вы остановились, князь?
– В номерах «Англии»…