– Посмотрите на него – отворачивается! Ой, паскудное ваше племя, Илья!
– Ладно, замолчи.
– А что – вру?!
Он не ответил. Роза вытерла лицо рукавом, запрокинула голову, глядя на солнце. Затем подняла на плечо корзину с бычками побольше и объявила:
– Я в город. Уже поздно, и так по бросовой цене рыбу сдам. Всё утро коту под хвост пошло… Из-за тебя!
– Мелочь стухнет, – буркнул Илья, глядя на вторую корзину.
– Стухнет, – согласилась Роза. – Если к Лазарю не отнесёшь.
– Я не нанимался.
– Ну и леший с вами. Мне некогда.
Сказала – и ушла. Стоя у лодки, Илья несколько минут провожал глазами её удаляющуюся синюю юбку. Затем посмотрел на корзину с бычками. Внезапно рассердившись, пнул её ногой. Посмотрел на то, как чёрные рыбки беспомощно бьются на мокром, выглаженном волнами песке, выругался, быстро, одного за другим, покидал бычков в море, швырнул корзину в шаланду и, поглядывая на солнце, зашагал в сторону Одессы.
* * *
На Староконном рынке ударила в нос привычная, знакомая, любимая вонь. Пахло навозом, прелым овсом, кислыми рогожами, конским и человеческим потом. Под палящим солнцем оглушительно вопили, спорили, торговались, били друг друга по рукам покупатели и продавцы. Кричали, отчаянно крестились русские барышники и хохлы. Дико вопили, скаля зубы и хлопая кнутами, цыгане. Певуче и важно переговаривались чёрные молдаване в грязных белых рубахах и высоких шапках. Визжали пронзительными голосами татары. Тише всех вели себя лошади: степные неуки, крестьянские рабочие савраски, солидные тяжеловозы, породистые бессарабские и донские жеребцы. Они стояли в рядах спокойно, жевали овёс из подвешенных на морды торб, позволяли вездесущим цыганам раскрывать себе пасть и влезать туда чуть не с головой, выворачивать кулаком язык и лазить под животом. Над всем этим роился жужжащий выводок мух и слепней. Жёлтая раскалённая пыль под ногами лошадей была перемешана с овсом, соломой и навозом. Илья любил сутолоку, суету и запах конных базаров, чувствуя себя здесь как рыба в воде. Так же, как и все, ругаясь, крича и размахивая кнутом, он неторопливо продвигался сквозь потную, пёструю, грязную толпу. Перед глазами проплывали меланхоличные лошадиные морды, воспалённые, мокрые от пота лица, мешки, телеги, задранные оглобли, арбы с огромными колёсами. Наконец ряды кончились, и впереди замелькал табор татар, прибывших этой ночью из буджакских степей.
Татар оказалось немного. Человек десять в засаленных халатах, с грязными малахаями на бритых головах сидели и лежали прямо на солнце, подставив горячим лучам плоские узкоглазые лица. Поодаль стояли спутанные кони – дикие, невысокие, лохматые, с мелькающими в углах глаз белками, все как один бурые, со свисающими почти до земли гривами. Вокруг толпился любопытный народ. Люди разглядывали неподвижных, как статуи, татар, смеялись, что-то спрашивали, но широкоскулые изваяния не удостаивали базарную публику даже поворота головы: у татар здесь были свои покупатели.