– Ну что?
– Это ты? Дэвлалэ… Ты… где был-то?
Он молчал.
– Слышишь ты меня? Где был целую ночь?
– Слышу. – Илья благодарил кромешную темноту в сенях. – Не твое дело.
Короткий вздох – и тишина. Илья чувствовал, что сестра стоит в двух шагах, слышал ее дыхание. Молчал. Скулы горели. И даже когда чуть слышно скрипнула и закрылась за Варькой дверь в горницу, он не почувствовал облегчения. Постояв с минуту, шагнул в угол, на ощупь нашел бочку с водой, черпнул наугад и, захлебываясь, тянул студеную, с кусками льда воду до тех пор, пока не провалился горький, мешающий вздохнуть ком в горле.
После Рождества ударили морозы, да такие, что старые цыгане всерьез уверяли – грядет конец света. По утрам застывала вода в ведрах и рукомойниках, стекла домов прочно затянуло ледяными узорами, мостовая промерзла так, что копыта лошадей цокали по ней, как в летний день по раскаленным камням. Дни стояли ясные и солнечные, но на улицах было пусто: москвичи предпочитали отсиживаться дома, у теплых печей. Даже цыгане не отваживались выбираться на Конную площадь. Только Кузьма продолжал геройски носиться по Тишинке – до тех пор, пока не отморозил себе нос и уши. Варька оттирала мальчишке пострадавшие места гусиным салом, Митро хватался за ремень, а сам Кузьма охал и клялся всеми святыми, что ноги его больше не будет на Тишинке – только бы нос не отвалился. К счастью, нос остался на месте.
В один из морозных вечеров в дверь Большого дома постучали. Марья Васильевна, Стешка и Митро, игравшие за столом в лото, удивленно переглянулись.
– Кого в такой мороз несет? – пожал плечами Митро. – Стешка, открой.
Стешка с неохотой отложила мешочек с потертыми бочонками, закуталась в шаль и побежала в сени. Через минуту оттуда послышался ее радостный голос:
– Ах вы, мои дорогие, мои золотые, бралиянтовые! Владислав Чеславыч, Никита Аркадьич! Проходите, дорогие, рады вам! Что это за демон печальный с вами? И вы, чаворалэ, заджяньте!
– Скубенты… – улыбнулась Марья Васильевна. Отодвинула карточку лото, поправила волосы и скомандовала выскочившей на стук младшей дочери: – Аленка, ступай, вели Дормидонтовне самовар гоношить.
Девчонка, блеснув зубами, кинулась в кухню. Митро сгреб в мешок бочонки лото вместе с карточками и зашарил ногой под столом в поисках снятых сапог. Обуться он не успел: из передней грянуло оглушительным басом:
– Здра-а-авствуйте, девы юные и непорочные-е-е!!!
Марья Васильевна рассмеялась:
– Вот ведь глотка луженая… В хор бы хоть одного такого. Эй, Никита Аркадьич! Сделай милость, умерь голосок! Стекла вылетят!