– А чего это ты зубы скалишь? – подозрительно осведомилась Марья Васильевна через несколько шагов. – Яшка! А ну, посмотри на меня!
– Маша, отвяжись… Тебе какое дело?
– Да никакого, старый кобель! Хоть рожу такую довольную не делай, дети смотрят.
– Дети… Твои дети давно сами… Если хочешь знать, Митро…
– Ох, молчи, поганец, убью! Ничего знать не хочу! Когда ты его, наконец, снова жениться заставишь? Ни на кого надеяться нельзя, все самой думать, все самой…
Ресторан Осетрова находился на Большой Грузинской, в десяти минутах ходьбы от Живодерки. Заведение уже было открыто, у входа стояло несколько экипажей, извозчичьи пролетки. На морды лошадей были надеты торбы с овсом. По тротуару, у самых лошадиных ног, подбирая зерна, бесстрашно сновали воробьи. Цыгане привычно прошли через грязный, залитый помоями и засыпанный золой задний двор к черному ходу.
В небольшой «актерской» комнате было тесно, как в селедочной бочке. Мужчины начали настраивать гитары. Цыганки наспех одергивали платья перед выходом, поправляли прически, переругивались. У дверей Яков Васильев разговаривал с половым:
– Кто сегодня в зале?
– Как обнакновенно… – Плоское рябое лицо парня изображало глубокую работу мысли. – Купец Сбитнев с компаньонами сидят, сейчас поросенка с хреном спросили… Рябушины, оба брата, трезвые пока что, уже два раза про Настасью Яковлевну интересовались. А еще граф Воронин уже час сидят. В расстройстве, кажется, сильном, коньяк глушат…
– Воронин? Здесь? – удивился Яков Васильевич. Покосился на побледневшую Зину, сквозь зубы пробормотал: – Этого не хватало…
Зина подошла к хореводу. Стоящий у двери Илья видел ее изменившееся лицо. Наклонившись к Якову Васильеву, она что-то прошептала. Тот нахмурился, подумал.
– Ладно, ступай.
– Спасибо… – тихо сказала Зина. Сдернула с гвоздя салоп и, забыв на подоконнике свой пуховый платок, выскользнула за порог. В крошечное грязное окно было видно, как она бегом, склонив голову и закрывая лицо ладонью, пересекает темный двор.
– Так Зинаида Алексеевна сегодня не… – заикнулся было половой.
– Не выйдет, – отрезал Яков Васильев. – Скажи Воронину – больна, не смогла прийти.
– Скажем, нам какое дело… – пожал плечами парень. Сунул пальцы за пояс, шагнул к двери. – Скоро вы, Яков Васильич? Мне к гостям пора.
– Сейчас выйдем.
В этот вечер ресторан был полон. Цыган встретили доброжелательными аплодисментами. Яков Васильевич взмахнул гитарой, и хор затянул «Чарочку». Илья, стоявший на своем обычном месте – вторым слева, рядом с Митро, – не смог удержаться, чтобы не кинуть взгляд на столику окна, который занимал Воронин. Было видно, что он много выпил сегодня: красивое лицо графа было бледнее обычного, серые глаза странно блестели. Взгляд его нервно заметался по лицам цыган. Не увидев Зины, Воронин нахмурился, подозвал полового, что-то отрывисто спросил у него, показывая на цыган. Тот рассыпался быстрым шепотом, прижимая ладонь к груди. Воронин поморщился, не дослушав, отослал полового, отвернулся к черному окну. За весь вечер он больше ни разу не взглянул на хор и ближе к ночи ушел в отдельный кабинет.