– Что ты, морэ? – тихий голос рядом. – Идти можешь?
Настька… Почти невидимое в темноте лицо, огромные провалы глаз. Она в одном платье, даже шали нет, волосы прядями рассыпались по плечам. Дыхание горячее, жжет щеку, ледяные пальцы ищут его руку. Сон ли? Явь? Пьяная горячка?
– Настя, слушай… Что будет теперь, не знаю. Может, нам с Варькой теперь с Москвы съехать придется, так ты бы… Ты бы не сердилась на меня, а?
Короткое молчание.
– За что, глупый?
– Что вчера про деньги сказал. Обижать тебя не хотел.
– Я знаю.
– Я тебя все равно замуж возьму, – хрипло сказал Илья. – Плевать мне на Сбежнева. Пойдешь?
– Нашел время свататься… – Настя шагнула в сторону. – Идем, Илья, ты замерзнешь.
– Куда… идем?
– Митро знает.
– Эй, где вы? – послышался недовольный окрик из темноты.
Настя дернула Илью за руку:
– Живо.
Темные сугробы, низкий забор, крыльцо в две ступеньки, черная дверь, приоткрывшаяся навстречу. Илья шагнул внутрь, пошел вслед за удаляющимся огоньком свечи. Где-то впереди раздалась цыганская речь, и, услышав ее, Илья почувствовал, как с сердца падает камень. Свои… Слава богу – свои!
Свеча горела на столе в маленькой комнате с низким потолком. Остановившись на пороге, Илья увидел дощатый пол, застеленный потрепанным ковром, большую печь, полати, на которых виднелись черные головки спящих детей. У стола замерла старуха цыганка. Ее блестящие, как у мыши, глаза не мигая смотрели на стоящего перед ней Митро.
– Где Коля, пхури?[35] – спрашивал тот.
– В Ярославле, по делам. – У старухи был низкий, скрипучий голос. – И Ефимка с ним.
– Ты одна?
– Две невестки да дети. Чего хочешь, серебряный?
– Двоих наших подержи у себя. Никто знать не должен.
– Не узнают. – Старуха отстранила Митро и зашаркала к двери.
Илья увидел ее лицо – морщинистое, коричневое, с крючковатым носом и густыми черными, как у молодой, бровями. Приблизившись, старуха спокойно спросила:
– Убил кого, чаво?
Илья вздрогнул:
– Нет.
– Не врешь?
– Не вру.
– Ляжешь вон там. Самовар сейчас будет.
Сказала – и отошла, скрывшись в темноте полатей.
Илья увидел широкие нары, покрытые лоскутным одеялом, из-под которого виднелись две подушки – синяя в горошек и красная в желтых бубликах. В углу нар уже лежала, свернувшись в комок, Варька.
– У меня на руках заснула, – усмехнулся стоящий сзади Митро. – Со страху, наверно. Вон сопит, как суслик. И ты ложись. Поешь да ложись.
– Что будет-то, морэ? – тихо спросил Илья.
– Что будет, что будет… Я откуда знаю? Посмотрим… Слава богу, ты Воронина насмерть не придушил. Мы тебя в десять рук от него насилу оторвали. Как это тебе в голову ударило? Все со страху к полу примерзли, а ты, таборная душа…