Аркадий вернулся в первом часу.
— Ты еще не спишь? — удивленно спросил он и, потянувшись, зевнул. — Провожал с танцев девчонку. Живет у черта на куличках, знал бы — не пошел.
— К тебе приходила жена, — сказал Вадим.
Аркадий попытался сделать вид, что это сообщение его мало тронуло.
— Да?.. Ладно, Вадька, давай ложиться, — сказал он самым дружеским тоном.
— Слушай, Аркадий, — чуть повысив голос, продолжал Вадим, — я хочу с тобой поговорить. Я просто не понимаю, как ты можешь…
— Опять мораль? Оставь, пожалуйста, — отмахнулся Аркадий. — Слышал я их, довольно, больше не хочу. А от тебя — тем более.
— Но ведь это твой ребенок!
— Вот именно! Не твоя забота.
— А ты? Ты заботишься о нем? — едва сдерживая себя, спросил Вадим.
Лицо Аркадия вдруг перекосилось.
— Тебе нет до всего этого дела, понял? — крикнул он. — Не вмешивайся в мою жизнь! То на Левку накинулся, то до чужой жены ему дело! Живешь у меня — живи и говори спасибо, а не в свои дела не лезь.
— Нет уж, благодарю, пожил!
Вадим бросился в комнату, выдвинул из-под кровати чемодан, кое-как затолкал в него свои рубашки, плащ, пиджак…
— Вадька, ну брось, ну чего ты, — пытался остановить его озадаченный таким оборотом дела Аркадий. — Ведь ты мне сколько неприятностей наговорил, я же не обиделся. Брось, Вадька… — смущенно твердил он.
— Обижаться тебе нечего, — сказал Вадим, — а вот подумать — есть о чем… — И, подхватив чемодан, бросил уже с порога: — Прощай.
— Да подожди хоть до утра! — пытался удержать его Аркадий, вцепившись в ручку двери и мешая Вадиму выйти.
— Пусти!
Дверь гулко хлопнула, но тут же вновь отворилась.
— Принципиальный очень! — крикнул Аркадий вслед Вадиму. — Пропадешь ты со своими принципами, вот что!
Вадим остановился, соображая, как бы похлеще ответить, но дверь снова закрылась.
— А, черт с ним, — махнул рукой Вадим.
Он вышел из подъезда на освещенную широкую улицу и полной грудью вдохнул холодный воздух.
Время позднее. Тишина. Редкие прохожие спешат по домам. Прошел, погромыхивая, полупустой трамвай. Ярко светятся красными и синими огнями витрины универмага. Розовые манекены, стыдясь за свои дурно сшитые платья и костюмы, застыли в неестественных позах. По-зимнему одетый сторож с винтовкой за спиной стоит, прислонясь к стене, сам неподвижный, как манекен.
Начал падать снег — еще ненадежный, не зимний. Вчера шел такой же — чистый, легкий и мягкий, а утром растаял, и стало мокро и грязно. Должно быть, и этому суждено растаять. А все-таки начинается зима. Через день — другой побелеет и земля, и крыши домов, ударит первый морозец, спрячется под ледяную корку река, чудесной росписью покроются стекла окон.