Ему вдруг захотелось сделать какую-нибудь глупость.
— Карасик, давай поборемся, а? — предложил он.
— Да ну, — только и ответил Карасик, продолжая жевать колбасу.
Гитара была уже у Сашки. Он заиграл плясовую, Люба вышла на середину комнаты, топнула узким каблучком. Вадим выбрался из-за стола и пошел вокруг нее вприсядку. Плясали здорово, только тесновато было, так что чересчур развеселившийся Вадим опрокинул стул.
Всем было легко и весело. Даже Тамара осмелела, принялась читать стихи Есенина.
— Любить лишь можно только раз, — говорила она негромким проникновенным голосом.
«Только раз, — мысленно соглашался Вадим. — Ты слышишь, Соня? Только раз. Только тебя».
Сашка и Костя Жарков отправились провожать девушек. Едва они ушли, Вадим тоже начал торопливо собираться — оставалось уже немного до конца смены.
— Ты куда? — удивился Андрей.
— На завод.
— С ума сошел! Зачем это, в полночь?
— Нужно, — уже в дверях крикнул Вадим и выбежал из комнаты.
Он успел вовремя — очутился у проходной как раз в тот момент, когда вторая смена только начала выходить. Народу было очень много, шли через несколько дверей, и Вадим боялся пропустить Соню. И в самом деле, чуть не пропустил, увидел ее спину, когда Соня была уже довольно далеко от проходной.
— Соня! — крикнул он и кинулся догонять.
Она не услышала, не обернулась и только когда он оказался рядом и взял ее за руку, испуганно вскинула глаза.
— Ты?
— Ага. Знаешь, я решил… Пришел тебя встретить.
— От тебя водкой пахнет.
— Ну, немного. С товарищами выпил. Я перешел в общежитие.
— Почему? Разве Аркадий…
— Все! С Аркадием — все! Ты устала, да? У тебя лицо бледное.
— Не очень устала. Куда ты меня тянешь, Вадим? Надо к трамваю.
— Нет. Я тебя провожу, идем пешком, ладно? Ты ничего не знаешь. Есть стихи. Не запомнил… Только одну строчку помню, вот: «любить лишь можно только раз». Правильно, да?
Соня засмеялась.
— Странный ты сегодня, Вадим.
— Это глупо — молчать, — возбужденно продолжал Вадим. — Разве плохо, если я тебя люблю? Люблю, слышишь?
Соня открыто и улыбчиво смотрела на Вадима своими голубыми глазами. Так и не дождавшись ответа, Вадим склонился и поцеловал ее в эти бесконечно милые глаза, потом стал целовать щеки, виски, губы. Она покорно отдавалась его горячей ласке и только тихонько повторяла:
— Вадим, увидят. Вадим, люди же!
Потом они стояли в глухом переулке возле сквера. Дорога была серая и мокрая от растаявшего снега и в тусклом свете электрических огней блестела, будто смазанная маслом. Но в сквере снег не таял. Он лежал там нетронутый, белый, пушистый, как заячья шкурка, и из него выглядывали стебли травы, еще зеленые, еще не смирившиеся с наступлением зимы.