Молясь всем богам, поминая и Аллаха, и Матерь Божью заступницу всех сирых и убогих, я неслась вперед как ведьма на метле. Знаки предупреждения, запрещения и просто советов, для меня перестали существовать. Казалось, если бы не желтая бейсболка Ренаты, волосы мои взвились бы дыбом и шевелись сами собой. Влажные ладони скользили по рулю, и я понимала, что в такой ситуации, он запросто выскользнет, вывернется из рук, когда я пойду на обгон.
«Догоню, прибью обоих!! Малолетки сумасшедшие, что они творят?!?!»
В принципе, ничего — навещают старушек в богадельне. Но прибить хотелось тем не менее.
И Ренате и Любаве родители запрещали встречаться вне стен института. Рената намеренно подставила меня под родительский гнев. Догоню, прибью!
Километров через двадцать пять, когда я почти настигла идейную гонщицу Кутепову, Форд свернул на грунтовую дорогу. Дорога ровно шла через поле и километрах в полутора подбегала к деревне, стоящей на возвышении, — девчонки ехали к ней. Поднимая желтую, песчаную пыль колесами, Форд несся, невзирая на ухабы.
Поколебавшись немного ехать вслед за ними или спрятаться в удобных придорожных кустах на съезде, я подумала, что дорога может уходить дальше за деревню, и решительно спустила колеса на грунтовку. Метрах в двухстах от околицы стоял длинный полуразрушенный сарай в чистом поле, вся дорога отлично просматривалась с пригорка возле деревни и от съезда до поворота к сараю, я промчалась в уже привычной, сыщицкой манере на приличной скорости. Повернув у сарая влево, я, опять таки привычно, отправилась скрываться.
Молодая майская травка щекотала брюхо машины, без приключений, гвоздей и колдобин я доехала до противоположного угла сарая, выскочила из Рено, подкралась к краю и выглянула.
Мне повезло. Желтая крыша Форда виднелась у второго от околицы дома, макушки девчонок наблюдались там же, Рената и Любава стояли у плетня и с кем-то разговаривали.
Собеседника видно не было. Я нащупала ногой булыжник, влезла на него, поднялась на цыпочки и увидела то, что раньше скрывал пригорок и пышный куст сирени — возле калитки стояла сухонькая старушка и, сдвинув платок с одного уха, слушала девчонок. Они весело жестикулировали и, пожалуй, смеялись.
А мне хотелось плакать. Двадцать минут нервной гонки, — прошу вспомнить, я принципиальная черепаха! — и игры в прятки, довели меня до такого состояния, что казалось, по позвоночнику ползает выводок мышей и скребет лапками по нервам. Мыши точили зубы о позвоночник, рыли норы в утробе, нервный тик грозил превратиться в подарок на всю жизнь. Переходя на молодежный сленг, меня в натуре колбасило.