Я вскочила, держа в руках подушку, как щит.
— Это ты-то, Шелби Карпентер, говоришь о кондукторах дилижанса?!
— Я хотел защитить тебя!
Когда он говорил в таком тоне, с упреком, мне казалось, что я обидела беспомощного ребенка. Шелби знал, как на меня действует его голос, он мог наполнять свой голос такими упреками, что я начинала ненавидеть эту бессердечную гадину по имени Лора Хант и прощала ему его недостатки. Как и я, он помнил о том дне, когда мы пошли охотиться на уток и он хвастался, а я сказала, что презираю его, и он опять покорил меня интонацией своего голоса; он помнил нашу ссору на вечеринке на работе и как он два часа прождал меня в холле «Парамаунта», и нашу ужасную ссору в тот вечер, когда он дал мне ружье. Все эти ссоры всплыли сейчас в нашей памяти; у нас уже накопилось два года ссор и взаимных упреков, два года любви и прощения и маленьких шуток, которые также ни один из нас не мог забыть. Я ненавидела его голос за то, что он мне напоминал, и я боялась, потому что всегда проявляла слабость к тридцатидвухлетнему ребенку.
— Я старался защитить тебя, — сказал Шелби.
— Боже мой, Шелби, мы опять вернулись к тому, с чего начали. Мы повторяем одно и то же с пяти часов вечера.
— Ты становишься желчной, — сказал он, — ужасно желчной, Лора. Конечно, после того что произошло, нельзя взваливать на тебя всю вину.
— Послушай, уйди, — проговорила я, — иди домой и дай мне поспать.
Я взяла две белые таблетки и пошла в спальню, с силой захлопнув за собой дверь. Через некоторое время я услышала, что Шелби ушел. Я подошла к окну. На ступеньках стояли двое. После того как Шелби отошел на некоторое расстояние, один из них последовал за ним. Другой зажег сигарету. Я увидела, как огонек вспыхнул и погас в неясной темноте. Дома напротив принадлежат богатым людям. Ни один из них не остается на лето в городе. Там обитает только тот, худой, рыжий, бездомный кот, который трется о мои ноги, когда по вечерам я возвращаюсь домой. Кот изящно пересекает улицу, перебирая лапами, как балетный танцовщик, высоко их поднимая, будто показывает тем самым, что его лапы слишком нежны, чтобы ходить по такой мостовой. В пятницу вечером, когда была убита Дайяне, улица тоже была пуста.
Поспите, сказал он, постарайтесь немного поспать. Двух таблеток не хватило. Когда я выключила свет, темнота, окружившая меня, начала издавать жалобные звуки. Старые, уже умершие жильцы дома начали взбираться по лестнице, они осторожно шагали по старым ступенькам. Они вздыхали и шептались за дверью, громыхали старыми замками, что-то замышляли, готовили заговоры. Я увидела Дайяне, на ней был мой домашний халат цвета морской волны. Ее волосы рассыпались по плечам, и в ответ на звонок она бежала открывать входную дверь.