Звонили в дверь, сказал мне Шелби, он оставался в спальне, а она побежала открывать дверь. Как только она открыла ее, он услышал выстрел. После этого дверь захлопнулась. Через некоторое время, это могло быть тридцать секунд или тридцать лет, Шелби вышел из спальни. Он попытался заговорить с ней, произносил ее имя, но ответа не было. В комнате было темно, через жалюзи с улицы полосками проникал свет уличного фонаря. Он видел бледный цвет шелка моего халата, разметавшегося вокруг нее на полу, но он не мог видеть ее лица. Оно как бы растворилось в темноте. Когда, как рассказывал Шелби, он пришел в себя, то стал нащупывать место, где должно находиться сердце. Его рука застыла, он не почувствовал биения и понял, что она мертва. Он направился к телефону, решив позвонить в полицию. Когда Шелби рассказывал мне эту часть истории, он протянул вперед руку, как он протягивал ее к телефонной трубке, а потом быстро отдернул ее, как он это сделал в тот вечер. Если бы полиция узнала, что он находился вместе с Дайяне в моей квартире, они бы тоже поняли, кто ее убил, сказал Шелби.
— Все твой комплекс вины, — сказала я ему, — вины за то, что ты находился здесь. В моем собственном доме и с ней. Ты хочешь так думать, потому что тебе стыдно.
— Я пытался защитить тебя, — сказал Шелби.
Это было ранним вечером, после того, как Марк ушел ужинать с Уолдо, и до того, как Марк вернулся с портсигаром.
Когда я покупала этот портсигар, тетушка Сью говорила мне, что я делаю глупость. Я так легковерна, что доверяю сыщику, а тетушка Сью не доверяла даже дяде Горасу, когда он писал свое завещание: она сидела за занавеской, когда он и ею адвокат оформляли наследство. Тетушка Сью все время повторяла, что я пожалею об этой покупке. Я подарила портсигар Шелби, потому что ему хотелось выглядеть значительным, когда он вел переговоры с потенциальными клиентами или выпивал с мужчинами, с которыми был знаком по колледжу. Шелби отличался хорошими манерами, демонстрировал свою галантность и имел имя, которое давало ему возможность чувствовать себя выше других, но все эти вещи имели значение в Ковингтоне, штат Кентукки, а не в Нью-Йорке. Десять лет непостоянной работы не научили его тому, что жесты и слова в нашем мире значат меньше, чем напор и собственный интерес, что искусство быть джентльменом не идет ни в какое сравнение с опытом двойной игры, подхалимажа и расталкивания своих коллег локтями в стремлении продвинуться самому.
Чай был бледного цвета, бледно-зеленый, в нем плавал один темный, свернутый в трубочку листик, и тут я увидела портсигар в руках Дайяне. Я увидела острые, красного цвета ногти Дайяне поверх золотистого портсигара и не могла взглянуть ей в лицо. От чая исходил едва заметный китайский аромат. Я не испытывала ни боли, ни гнева, у меня кружилась голова.