Вот в клеть они вошли, чтоб устремиться вниз.
Стальной канат скользит, и мрак кругом, как копоть.
Летят. И вдруг опять смолкают лязг и визг —
как будто великан внизу подставил локоть.
В дыханье теплых трав и в шепоте весны
идет горячий день дорогой голубою, —
а где-то там внизу, где своды так тесны,
мелькают лампочки по штрекам и забоям.
И девушка, что мы приметили с тобой,
глазами ясными под каскою сияя,
туда, где в глубине идет упорный бой,
помчится в поезде подземного трамвая.
И, как в ущелье гор, где тьма и тишина,
склоняя тонкий стан над лентой транспортера,
средь лавы угольной припомнит вдруг она
Гуцульщины родной студеные озера,
услышит сосен шум в краю своем родном,
услышит вдалеке знакомый зов трембиты.
Но всё это мелькнет далеким, милым сном, —
ее судьба теперь с Донетчиною слита.
И клеть помчалась вниз. И, отражая свет,
блестит канат во тьме, чернильной и глубокой.
Остановился он. Привет, большой привет
карпатской девушке — шахтерке ясноокой!
1952