Лети, лети, мой конь каурый,
туда, где связаны лежат
попы, за собственные шкуры
они испуганно дрожат.
Лежат они, дородны телом,
на каждом крест литой блестит.
А на базаре опустелом
листва сухая шелестит.
Она летит на куренного,
в глазах его — одна тоска!
Уж затекли, набухли ноги,
и вздулись жилы на руках…
Рыдает он, что «ненька» сгинет
(такой писклявый голосок!..).
А старшина от страха стынет,
чубами тычется в песок…
О, не молите… Понапрасну
даете волю вы слезам.
Ваш выдуманный бог прекрасный,
нет, не развяжет руки вам.
Над вами тучи виснут хило
и дождь унылый зарядил,
жалеет словно, что Трясило
до корня вас не изрубил…
Не только вас — и тех, что стали
грешить с молитвой на устах,
что кровь невинных разливали
обманным именем Христа.
В пыли, размоченной слезами,
их морд истрепанных старье…
Они другим копали яму —
попали сами же в нее.
Орите ж, войте, горлохваты,
давайте волю языкам!..
Времен позорных адвокаты,
проклятье вам, проклятье вам!
Нашуми ты мне, ветер мой милый,
чтоб другим рассказал я потом,
как пришли беглецы от Трясила
и спасли старшину и попов.
Почему старшину с рысаками,
ускакавшую к гетману жить,
не пожрало подземное пламя,
не успела змея укусить?..
Пахнет кровью и тут же — инжиром,
над полями — туманная мгла,
а вдогонку потылицам жирным
не звенит басурмана стрела…
Бросьтесь, кони, стремглав на колени,
загрызите поповский синклит…
Небосвод лишь рыдает осенний,
по-осеннему ветер шумит…
Поглоти их, любимое поле,
мою муку и гнев мой залей!
Ряс поповских болтаются полы,
словно крылья библейских чертей…
Куренному же нету покоя:
страх настигнутым быть — не унять…
Он во злобе всё машет рукою,
ударяя по храпу коня.
Где-то клонится клен остролистый,
вал морской у скалы загудел…
«Мой отец, за меня помолись ты,
за святой наш с тобою удел.
Нам немало работы с тобою:
сколько сабель еще пощербить,
поквитаться навек с голытьбою,
крови ведрами вдоволь попить!»
Атаман засмеялся лукаво,
смех тот канул в туман перед ним…
«Нам окажет подмогу Варшава,
если туго придется одним!»
И вот я вижу сквозь туманы
крестьян, что в первом их бою
и против гетмана и пана
с цепами, с вилами встают…
Тревога в колокол забила,