В русской истории можно найти немало примеров, когда накануне свадьбы умирали жених или невеста. Такие случаи знала и династия Романовых. Но всякий раз, даже при стремлении соблюсти семейные или государственные интересы, ситуация все же не упрощалась до автоматизма, до полного пренебрежения чувствами и желаниями людей.
Датский же король словно забыл, с кем именно из царских сыновей обручилась его дочь. Он написал русскому императору письмо, в котором выразил недоумение в связи со слухами о поведении Александра и попросил разъяснений на этот счет.
Их, конечно, можно было дать — и в таком духе, который сразу бы отбил охоту у Копенгагена интересоваться делами, до него не касающимися. Этим, надо думать, инцидент был бы исчерпан.
Но отец наследника поступил по-другому. Александр II вызвал к себе сына. На столе лежали раскрытые заграничные газеты, а рядом — перо, которым, вероятно, император подчеркивал особенно возмутившие его места.
Начало разговора было, однако, миролюбивым, чего наследник не ожидал. Отец говорил о том неудобном положении, в которое попали они, и вроде бы даже жалел сына: «Надо представить, как неловко себя чувствует бедняжка Дагмар… Словом, сын, надо на что-то решаться, времени на долгое раздумье нет. Ты честен, у тебя есть чувство долга. Завтра я жду твоего ответа».
Александр вышел с гулко бьющимся сердцем. Отец прав — надо решаться.
Вечером, на балу, он сказал «милой М.Э.», что жребий брошен. Завтра он объявит отцу об отказе от трона. Они поженятся. Мари станет его женой, даже если это будет стоить ему короны.
* * *
Ночью после бала и разговора с Мари Александр спал как убитый. К назначенному часу с легким сердцем, почти радостно, он отправился к отцу. Оттого что наконец все решилось и надо лишь сказать об этом, в отцовском кабинете он чувствовал себя молодцом.
Царь тоже находился в приподнятом настроении, ожидая желанного ответа сына.
— Ну что же ты решил?
Подробности этого разговора, видимо весьма неполные, остались в дневнике наследника.
«Я отвечал, что решительно не могу ехать в Данию. Тогда папа спросил у меня, что мне мешает ехать, я отвечал, что чувствую, что не могу любить ее, и поэтому не хочу ехать. Папа сам сказал, что, наверное, твои чувства к М.Э. мешают ехать. Я хотел молчать, но папа заставил меня сказать. Тогда папа рассердился и сказал мне: „Что же ты хочешь, чтобы я так и написал в Данию, что все, что написано в газетах, правда и поэтому ты не приедешь?“
…Тогда я решился высказать все, что у меня было на душе, и сказал о том, что я решил отказаться от престола, потому что чувствую себя неспособным».