Во Флоренции «князь Николо» первым делом купил громадный особняк на набережной реки Арно, делившей город надвое.
Как многие очень богатые люди, «князь Николо», и раньше не чуждый собирательству, принялся коллекционировать произведения искусства и редкости. При его деньгах, да в стране, которая сама по себе была музеем под открытым небом, сокровища хлынули в палаццо Серистори неудержимым потоком. Заполнялись залы и галереи, только в сердце оставалась пустота. Правда, летом наезжали сыновья: Павел из Петербурга, где служил, и Анатоль из Парижа, где учился в привилегированном пансионе.
И все же Николай Никитич чувствовал себя одиноким. Веселые звуки музыки, нарядные люди, с удовольствием посещавшие его праздники, — все это было недолгим оживлением, вслед за которым вновь одолевала тоска.
В один из таких вечеров, когда итальянская горластая публика, напросившаяся к русскому «князю Николо», убралась восвояси и в палаццо воцарилась безмолвие, Николай Никитич решил проехаться по окраинам города.
«Спокойная обитель, дремлющая в мягком, бездыханном вечернем воздухе, предстала перед путешественником как убежище „от мук“, — говорилось на этот счет в переводной статье, напечатанной в „Русском архиве“. — Его больному воображению мерещилось, что только тут, под сенью темной церкви с ее высокой, прозрачной колокольней, сквозь которую проглядывают лучи огромной южной луны, — достижимы для него сон, забвение».
Демидов попросил настоятеля, вышедшего к гостю, дать ему ночлег. Облик незнакомца заставил того ответить отказом: «Наш монастырь беден, а помещение для странников едва ли подойдет такому синьору, как вы».
Демидов же был настойчив. И старому монаху ничего не оставалось делать, как открыть для него комнату с низкими потолками, где вдоль стен стояли широкие лавки с тюфяками, набитыми соломой. Большой, очевидно с водой, чан с ковшом на ободе довершал аскетическое убранство пристанища для бедных.
Однако поздний гость ни минуты не колебался. Приказав вознице отправляться домой, Демидов остался здесь ночевать. Когда настоятель вышел, комната, освещаемая лишь падавшим в оконный проем лунным светом, погрузилась в кромешную тьму. Нащупав ближайший к нему тюфяк, Демидов, не раздеваясь, лег. Какое-то время он слышал, как гулко стучало сердце, но вдруг сознание словно покинуло его.
Он очнулся от жалостливого треньканья маленького монастырского колокола, не понимая, где он, что с ним, и только яркий солнечный свет, пробиваясь из-под неплотно закрытой двери, заставил его очнуться и вспомнить вчерашнее. А главное, Николай Никитич сообразил: он спал всю ночь, не просыпаясь, крепким, здоровым сном, о чем давно уже и не мечталось.