- Гражданин Ладжун, вы подтверждаете или отрицаете эти показания?
- Да.
- Что значит "да"?
- Подтверждаю.
- На допросе вы говорили, что Горностаева давала вам деньги государственные и допускала в помещение кассы. Когда вы приносили долг, она пересчитывала купюры и при вас клала в сейф... простите, Горностаева, я не вас спрашиваю, приходится делать вам замечание. Ответить должен обвиняемый.
- Я вспомнил, что действительно она собирала на пальто, а в кассу я не входил.
- Значит, отказываетесь от предыдущих показаний?
- Отказываюсь. Я ошибся.
- Хорошо. Подпишитесь здесь и здесь. Вы тоже.
-- Можно я его спрошу?
- На очной ставке вопросы задает следователь. Можете спросить через меня.
- Да нет, я хотела сказать от себя... так просто, по жизни...
- Ну, пожалуйста.
И тут произошла крошечная сценка, которая чем-то - трудно выразить чем потрясла нас. (Большое впечатление она производила и на зрителей.)
- Послушай, Миша... - детский голос Горностаевой прерывался, - тебя по-другому зовут, но неважно... Слушай, как ты мог докатиться до такого? Молодой, здоровый мужчина, способный, наверно... и чем занялся! Ну почему?!.. Она подождала ответа и добавила, как о чем-то прекрасном и бесконечно ценном: - Трудился бы, имел бы семью, как все...
- Я не такой, как все, очевидно, - Ладжун завибрировал от ее волнения, отчетливее "заокал".
- Знаешь, я болела сильно, меня муж бросил, но все равно работала... А ты сам себя загнал в тюрьму! Понять же нужно: у тебя не будет ничего, уже все. Жизнь твоя пройдет... так. Столько сидеть! Нет, ну как ты мог?!
Ладжун откачнулся назад, будто ударенный, и впервые посмотрел ей в лицо потерянно посмотрел, слепо.
- Это длинная история... - пробормотал он; осекся от невозможности хоть что-то свое объяснить простодушной, так нежданно и непритворно горюющей о нем женщине и лишь рукой махнул: - Ах, Танечка!..
Весь его глубоко загнанный страх перед будущим, и нестерпимая жалость к себе, и сознание безвозвратно загубленной жизни - все слилось в этом коротком стоне. Как говорится, ни одному актеру не сыграть.
После ухода Горностаевой Ладжун продемонстрировал один из резких скачков настроения, которые были ему присущи.
- Дура какая! - заговорил он, распаляясь. - Дура, что пришла. Она же знала, что я могу ее опозорить! Я ее не стал топить, потому что одинокая женщина. Черт с ней. Но еще мораль читает! Еще мне не хватало!..
Уязвленный тем, что публично пережил миг слабости и абсолютного банкротства, Ладжун задним числом кинулся мстить Горностаевой.
- Что она из себя изображает? Кристально чистый человек из сейфа не будет деньги давать. Она не из сумочки брала, а из сейфа!