Видимо, Аксинья устала говорить и отвернулась от нас, глубоко и тяжко вздохнув. Отвернулся от нас и Валет, мягко зевнул и положил голову на лапы.
— Тетка Аксинья, — сказал я, — давайте мы вашу черемшу понесем.
— Ступайте, — вяло махнула она рукой и, видя, что мы не двигаемся, нетерпеливо и сердито добавила: — Ступайте, ступайте, с черемшой я и без вас управлюсь. Мне она не в тягость. Вы только мою просьбу уважьте, не забудьте, что я вам говорила.
Мы молча пошли дальше и прежде, чем скрыться в кустах боярышника, еще раз оглянулись на Аксинью. Она все так же неподвижно сидела у кедра, запрокинув маленькую голову к звездам, и напротив нее тихо лежал Валет, уткнувшись влажным носом в молодую траву. Что-то волнующее и жалкое было в них обоих, словно мы смотрели сейчас на само несчастье.
— Нет, она не заговарьивается, — тихо сказала Лина, — она просто говорьит.
И мы пошли дальше, притихшие, молчаливые, а перед глазами все еще была по-старушечьи хрупкая фигура Аксиньи, сидящей у кедра, и такой вот она мне запомнилась на всю жизнь. Как запомнились лунная ночь, тропинка в светлых бликах и Лина, задумчиво и молча шагающая рядом со мной.
— Баба, — сказал я на следующий день, собираясь на работу, — ты ничего не знаешь?
— Скажешь, так узнаю, — ответила моя бабка, подозрительно сощурившись на меня.
— Я хотел тебе сказать… — тут я замялся и начал без нужды переобуваться.
— Ну, что ты еще удумал? — усмехнулась бабка моему смущению и присела на табуретку, готовая слушать меня. Бабка у меня была шумливая, не стеснялась при случае и на крепкое словцо, но быстро отходила и, все тщательно продумав, судила непременно по справедливости, пусть даже и не в свою пользу. Вот на это я и рассчитывал, решив объясниться с нею перед самым уходом на работу. А вечером, думал я, она уже перебушует и скажет мне свое решение.
— В общем, баба, — начал я, внутренне обмирая и боясь взглянуть в ее глаза, — я решил жениться.
Да, видимо, моя бабка приготовилась к чему угодно, но только не к этому. Она так и обмерла на табуретке, изумленно и растерянно уставившись на меня. И я, воспользовавшись этим, мгновенно очутился на улице, предоставив бабке войну с чугунами и ухватами.
Вечера я ждал, как грешник кары. Мы уже работали на строительстве коровника, и я впервые пробовал вести каменную кладку. Дело это мне нравилось куда больше, чем плотницкое. Среди множества камней нужно было найти и выбрать такой, чтобы он точно лег в фундамент, нигде не высовываясь и не пучась горбом, плотно и уютно занимая свое место. В этом уже было какое-то творчество, и я отдался ему целиком.