Сонная Настя подняла всклокоченную голову и издала протяжное:
— Се-е-йчас, Лина Николавна.
«Вот, засоня, уволить бы лентяйку, да Барти от нее без ума. Вернее, от ее сказок. Приходится терпеть», — подумала Лина и тут же забыла об этом. Такая уж у нее черта характера — долго размышлять на одну и ту же тему она была неспособна, как неспособна была долго сердиться или сосредотачиваться на каком-либо одном деле. Ее поверхностность помогала Лине жить легко и просто, что, вероятно, и привлекло к ней вечно погруженного в мрачные мысли Массимо. Она порхала по жизни, как мотылек, не задумываясь над тем, что ждет ее завтра, терпеть не могла планировать что-то заранее, и тем не менее, трепетно оберегаемая ангелом-хранителем (роль коего теперь исправно исполнял Массимо), жизнь Лины складывалась, будто по нотам, гармонично и празднично.
Вспомнив о том, что она еще не умывалась, Лина пошла в ванную. Там, на фоне бледно-голубого кафеля, гроздьями висели мочалки всех форм и размеров. Громадная мочалка пронзительного красного цвета принадлежала, конечно же, Барти, оливковая — Лине, темно-синяя — Массимо.
Полоща горло, она вдруг вспомнила, как в школьные годы мама заставляла разучивать ее «Соловья» Алябьева, и попыталась повторить романс на память, но, пару раз сфальшивив, громко расхохоталась и тут же об этом забыла. Успокоившись, принялась пытливо рассматривать свое отражение в зеркале.
На первый взгляд — ничего особенного: обычное лицо, бледное, с мягкими, как бы размытыми чертами. Но вот странность: стоило Лине улыбнуться, и лицо менялось волшебно, словно подсвечиваясь изнутри, будто фонтаны по вечерам. А если она чуть подкрашивала и «включала» глаза…
Мужчины против собственной воли ходили за ней по пятам. Лина имела круг верных почитателей, эдаких рыцарей, поклонявшихся ей без всякой надежды на взаимность, обожая ее на расстоянии, и потому не имевших возможности разочароваться в своем идоле. Со временем они организовали нечто вроде «фанклуба Лины Фандотти», куда новички допускались с большой неохотой. Проверенные временем поклонники ревностно охраняли сердце Лины от посягательств новобранцев, тоже инфицированных любовью к ней.
Предметом отдельного разговора являлись волосы Лины, пышные, необыкновенного золотисто-оранжевого оттенка, «цвета опавшей листвы» (это сравнение принадлежало Эдику Дрейку, известному поэту, одному из старожилов «фанклуба»), а высокий лоб с задорными пружинками завитков делал ее похожей на салонных красавиц конца девятнадцатого века.
Словом, была в ней большущая «изюмина». Проглотить ее большинству мужчин оказывалось не под силу, она застревала в горле, мешая несчастным жертвам говорить, дышать, а затем и жить спокойно. Они таращили на богиню восторженные глаза и поминутно заикались.