— Я тоже была замужем четыре раза, — давясь от смеха, еле выговорила Беттина.
— И я… — присоединился к ее хохоту Хейл, — и я еще чувствовал себя виноватым!
Он посмотрел на нее, как мальчишка, который неожиданно обнаружил, что у его друга такие же недостатки. Беттина, отсмеявшись, тоже была похожа на девчонку.
— А вы чувствовали себя виноватым?
— Конечно! Четыре жены, это вам не фунт изюму! Это противоестественно!
— О, Господи… а у меня-то?!
— И у вас. Но ваша вина еще сильнее, потому что вы мне об этом сразу не сказали. — Он взял пирожное, откинулся на кресле, и со спокойной улыбкой сказал: — Расскажите мне о ваших мужьях.
— Первый был гораздо старше меня.
— Что значит старше? Вам, верно, было шестнадцать, а ему — девятнадцать.
— Ничего подобного, — возмутилась Беттина. — Мне было девятнадцать, а ему — шестьдесят два.
— О! — присвистнул Билл. — Это действительно старше.
Однако улыбка его была добра, а в голосе не чувствовалось упрека.
— Он был необыкновенный человек, — продолжала Беттина, — друг моего папы. Да вы его, конечно, знали.
Но Хейл поднял руку, прежде чем она успела произнести имя.
— Нет-нет, не надо, ради Бога. Пусть наши бывшие супруги останутся анонимными. А то еще выяснится, что я был женат на обеих ваших кузинах, и вы опять на меня разозлитесь.
Беттина посмеялась, а потом вдруг стала серьезной.
— Так вот, значит, чем занимаются в Голливуде? Судачат о чужих мужьях да женах?
— Не все, Беттина, не все. Только те, кто не понимает, что каждый человек может в жизни ошибаться. Конечно, четыре раза — это слишком… — Они оба улыбнулись. — Пожалуйста, рассказывайте дальше…
— Мой второй муж был похож на вашу третью жену. Она мечтала сниматься в кино, а он — получить зеленую карту. Мы прожили всего полгода. — Лицо у Беттины омрачилось, когда она вспомнила о выкидыше. — Третий муж был врач из Сан-Франциско. С ним я пять лет старалась быть «нормальной» женой.
— А что такое — «нормальная» жена? — с любопытством спросил Билл и взял еще одно пирожное.
— Четно говоря, я и сама этого не поняла. Знаю только, что не смогла ею стать. Одна из моих подруг говорила, что это значит — надеть скучное серенькое оперение.
Он посмотрел на нее с сочувствием и улыбкой, любуясь ее каштановыми волосами, разметавшимися по фиолетовому платью.
— Что-что, а уж это про вас ни за что не скажешь.
— Благодарю. Как бы то ни было, с ним мы расстались, когда я написала свою первую пьесу.
— Ему это не понравилось?
— Он начал оформлять развод в тот же день, как я улетела в Нью-Йорк на постановку, затем продал дом, но это я узнала, уже вернувшись в Сан-Франциско.