— Так быстро уезжаешь? — выглянул из кухни Джеймс с деревянной лопаточкой в руке и посудным полотенцем, завязанным на поясе. — А я как раз собирался пригласить тебя закусить простым североамериканским гамбургером.
Мелоди сладко улыбнулась.
— Пожалуй, в другой раз.
Он вздохнул с явным облегчением.
— Тогда я провожу тебя.
— Не беспокойся. Я не хотела бы отрывать тебя от плиты.
— Никакого беспокойства, — настаивал он, направляя ее в дверь, а потом по дорожке.
Мелоди собиралась уйти тихо и незаметно, но пальцы Джеймса, сжавшие ее локоть, заставили ее передумать.
— Хочу, чтобы ты знал, — вскипела она, энергично вырвавшись из его хватки. — Если бы у твоего отца была большая печь, я бы осталась, чтобы отправить тебя туда — головой вперед.
Джеймс так пнул ногой старую скрипучую калитку, что она чуть не сорвалась с петель. Он прорычал:
— А я хочу, чтобы тебе было известно: если ты объявишься здесь снова с видом леди из старинного особняка, раздающей милостыню нуждающимся, я засуну тебя и твои деликатесы в…
Мелоди уперла в бока сжатые кулаки и стала нос к носу с Джеймсом.
— Да?
— А-а-а! — Джеймс махнул рукой, как будто отгонял муху, и издал возглас отвращения. — Я противен сам себе! Мелоди, поезжай домой. И, пожалуйста, если приедешь сюда снова, то удостоверься заранее, что меня здесь не будет. Мне не нравится моя манера поведения, когда я нахожусь вблизи от тебя.
— Хотела бы верить этому, но не верю, — грустно сказала она. — Ты считаешь, что я все делаю не так.
— Это неправда!
— Нет, это правда. Ты заранее вбил себе в голову, что я богатая, пустоголовая светская дамочка, скачущая поверху. Соответственно ты все внимание обращаешь на такие вещи, которые могут свидетельствовать о моих просчетах в суждениях, но никак не затрагивают моего уважения к тебе или твоему отцу.
— Какие это вещи? — горячо потребовал ответа Джеймс. — Приведи пример.
— Ты издевался надо мной из-за еды, купленной для Сета, лишь по той причине, что она более экзотична, чем та, к которой он привык. Однако ты позабыл вечер, когда сам себя пригласил ко мне на ужин и в моем доме обошелся самой неприхотливой едой. Мы не раз обедали или ужинали вместе, пища всегда была простая, и ты ни разу не слышал, чтобы я жаловалась.
— Ради бога, Мелоди, я говорю о более серьезных вещах, чем пища! Речь идет о жизненных принципах — о том, что мы с тобой говорим на разных языках, происходим из разных миров.
— Речь идет о нечестности, — заявила она. — О твоей нечестности. Ты скорее солжешь сам себе, чем посмеешь взглянуть в лицо правде обо мне.