В ту пору царем на троне Агиадов был Клеомен, старший брат Леонида. Клеомен имел сильное влияние на старейшин, которые под его давлением отвергли предложение Эфхенора о введении конницы в спартанском войске.
Эфхенор затаил злобу против Клеомена. И когда Клеомен попытался низвергнуть владычество эфоров, добиваясь для себя неограниченной власти, то Эфхенор оказался в числе заговорщиков, убивших Клеомена. Не ладил Эфхенор и с Леонидом, сменившим Клеомена на троне Агиадов. Леонид тоже выступал против создания даже небольшого конного отряда в армии лакедемонян. Леонид полагал, что это приведет к неизбежному расколу среди граждан Лакедемона, ибо конные воины станут более привилегированными по сравнению с пехотой.
Прекрасным примером этого могут служить те из греческих государств, в которых имеется конница. Прежде всего Фессалия и Беотия.
Спартанские граждане сами себя называли «гомеями», то есть «равными». Это равенство подразумевало не только одинаковый у всех имущественный ценз, но и равенство в боевом строю, где цари и военачальники стоят плечом к плечу с простыми воинами в пешей фаланге.
Разговор между Эфхенором и Еврибиадом состоялся в центральном помещении дома, где был расположен большой очаг, пышущий жаром. Дом Эфхенора был невелик и довольно неказист с виду, как и большинство жилищ в Спарте. Законы Ликурга запрещали спартанцам гоняться за роскошью в быту, поэтому всякий гражданин, построивший дом крупнее и наряднее соседних домов, подвергался всеобщему осуждению. Не приветствовались в Лакедемоне и роскошные одежды, и слишком изысканные яства, и стремление к длинным витиеватым речам…
Ведя беседу, Эфхенор и Еврибиад сидели на грубых стульях возле очага. У Эфхенора опять разболелась когда-то покалеченная нога, поэтому он уселся таким образом, чтобы жар от раскаленных углей прогревал его больное место.
Еврибиад заговорил об Аристодеме, желая выяснить, насколько сильно Эфхенор настроен против него. Все-таки эфор-эпоним имеет решающий голос в коллегии эфоров по любому вопросу. Даже если Еврибиаду удастся убедить прочих эфоров помиловать Аристодема, запрет со стороны Эфхенора перечеркнет все его усилия.
– Не понимаю твоей озабоченности, друг мой, – молвил Эфхенор, потирая свою больную ногу и поглядывая на Еврибиада не то с недоумением, не то с укором. – Насколько мне известно, твоя супруга расторгла помолвку вашей дочери с Аристодемом. Зачем тебе ворошить это дело?
– За тем, что я хорошо знаю Аристодема, – ответил Еврибиад. – Уверен, на него возвели напраслину за его смелый язык. Аристодема обрекла на изгойство предыдущая коллегия эфоров, дабы тем самым заткнуть рты всем недовольным гражданам, коих возмущало то, что Леонид и его телохранители так и не дождались помощи из Спарты.