Однажды вдруг замечаю, что Ираклий после большого перерыва стал опять звонить часто. Интересно, как реагирует на это Нато? Впрочем, она мудрая восточная женщина. Она будет реагировать на это как надо. И я не собираюсь давать ей повод для ревности.
Сначала это непродолжительные расспросы о детях, о работе, о близких… Потом в наших разговорах образуются паузы. Потом эти паузы становится все длиннее и длиннее. И чем протяженнее они, тем больше нам удается сказать друг другу. Иногда я даже не замечаю, когда мы прекращаем говорить и начинаем молчать.
И так проходит жизнь.
* * *
Раньше это называлось «самотек». И на этом самотеке в редакциях издательств или журналов сидел специальный человек. Возможно, ему даже давали талоны на молоко, за вредность. Этого я уже не помню.
Некоторые люди почему-то считают, что знание алфавита дает им право писать стихи и прозу, а не только письма ближайшим родственникам в Урюпинск. Это по меньшей мере странно. Ведь, научившись плавать, человек не становится автоматически океанским лайнером, а освоив пару математических формул, не может претендовать на понимание теории относительности.
Но тяга к самовыражению в письменной форме имеет свое материальное обоснование: с помощью листа бумаги и простой авторучки можно здорово сэкономить на личном психоаналитике.
Редактору, сидевшему на самотеке, надо было прочитать много-много текстов, написанных прозой или стихами, и ответить на каждый автору. Впрочем, чаще всего это делалось под копирку. Если два-три раза за год попадалось что-то стоящее, это можно было считать удачей.
Слегка приостановить самовыражение граждан смогли только постперестроечные несколько лет. Потом шок, вызванный нечеловеческим выражением лица отечественного капитализма, ослаб, граждане притерпелись и освоились и снова принялись отражать действительность в доступной им форме: стихами или прозой, реже – драматургией. Но массового характера это все же еще не носило.
Второе пришествие самотека наступило, когда издательская деятельность окончательно стала частью массовой культуры и выяснилось, что книги могут писать не только политики, артисты, поп-дивы и лейтенанты милиции, но и простые домохозяйки. То есть когда снова в несколько измененной форме восторжествовал известный постулат о том, что и «кухарка может управлять государством». И граждане снова ринулись в атаку.
С некоторых пор в разливанное море отечественного самотека влились ручейки из ближнего и особенно дальнего зарубежья. И если третья волна эмиграции осознала себя чуть ли не единственным хранителем и носителем великого русского слова и держит права на мемуарные откровения о великих соотечественниках, что-то типа: «И с Пушкиным на дружеской ноге…» – то незатейливая четвертая решила без всяких комплексов, что современная русскоязычная литература делается на Брайтон-Бич. Но высказаться эти авторы норовят все больше про козни КГБ времен семидесятых, то бишь пытаются всучить лежалый товар, осетринку второй свежести. Время для них словно замерло. Они и не догадываются, что наши отношения с вышеозначенной организацией вступили в новую, мало изученную нами самими фазу.