– Вскоре началось время большой амнистии. И первыми отпускали тех, кто сидел за уголовщину. Из Воркуты убийцы, насильники, воры-рецидивисты шли вниз, к Инте, сбиваясь по дороге в стаи и наводя ужас на местное население.
Петра убили, когда он поздно вечером возвращался из шахты после вечерней смены. С него сняли шапку-ушанку и прохудившийся выцветший ватник с темным квадратиком на спине – следом от споротой метки с лагерным номером. Они с Софико прожили вместе меньше полугода.
Софико не плакала. Она вдохнула полную грудь ледяного воздуха Инты и вся как бы изнутри застыла. Даже глаза у нее сделались странно отсутствующими, обращенными на невидимую точку в пространстве.
Еще через год Софико вернулась домой. Седая и вся точно высохшая. И за следующие сорок лет своей жизни она нисколько не изменилась.
В деревянном чемодане, перехваченном старым солдатским ремнем, она привезла резиновые сапоги. Она их называла «сапоги Петра».
После Двадцатого съезда Софико выделили собственное жилье. Ту самую пристройку, скворечник, в который попасть можно только по винтовой железной лестнице. И сапоги Петра навсегда заняли свое место в прихожей под вешалкой.
…Ираклий умолкает. Он молчит ровно столько, сколько нужно, чтобы вернуться в настоящее время. Потом он встает, сжимает и разжимает несколько раз пальцы затекшей правой руки, которая все это время так и лежала на спинке дивана, обнимая кого-то невидимого, и говорит, не глядя на меня:
– Знаешь… Убери мою куртку из прихожей. А то я чувствую себя мертвым. Как будто нет меня. А я ведь живой.
…Четвертый час ночи. Я иду стелить Ираклию в маленькой комнате. Он молчит, курит и смотрит, как я разглаживаю ладонями простыню и надеваю наволочку на подушку.
А потом весь остаток ночи я чувствую, как через щель под дверью тянет дымом от его сигарет.
…Только минут за сорок до будильника я отключаюсь. И когда вдруг открываю глаза, вижу Ираклия, который стоит у меня в ногах. Мы смотрим друг на друга молча, совсем как тогда, в кафе, тринадцать лет назад, когда над нашими головами пролетел самолет и потом через несколько секунд раздался взрыв. «Добро пожаловать в отель „Калифорния“. Такое милое местечко…» А вдруг нас тогда убило? «Это может быть рай, или это может быть ад…» Очень точно в своей неопределенности. А вдруг нет ни меня, ни Ираклия, ни Ванечки… А вся жизнь, что случилась после, – всего лишь игра гаснущего сознания, одно предсмертное виденье на двоих?
Несколько мгновений мы смотрим друг на друга, и тут просыпается Ванечка. Словно отзвук того взрыва разбудил его.