Покидая безлюдную церковь, он осознал, насколько важным было для него это посещение — возможность вот так посидеть в церкви, без какого-либо умысла или надежд. Без ложных обещаний и мотивов.
Понял, что это явилось своего рода испытанием, и он его выдержал.
Удивительно, но, когда он вышел из-под темного свода, это ощущение стало сильным и недвусмысленным, сродни катарсису. По пути домой он купил две вечерние газеты; в обеих на первой странице была фотография мальчика. Кстати, одна и та же, хотя и в разной степени увеличенная: чуть раскосые глаза и зачесанные вперед темные волосы. Никакого капюшона, никакой крови. Он его не узнал.
Придя домой, он выяснил, что парня звали Вим Фелдере, что ему всего несколько дней назад исполнилось шестнадцать лет и он учился в школе Вегерс.
Обе газеты пестрели деталями, фактами и рассуждениями, а общую точку зрения на случившееся выражал заголовок на третьей странице «Пост»:
ПОМОГИТЕ ПОЛИЦИИ ПОЙМАТЬ СКРЫВШЕГОСЯ ВОДИТЕЛЯ!
Писали также кое-что о возможных последствиях в случае, если полиции удастся отыскать виновника. Судя по всему, ему грозило от двух до трех лет тюремного заключения.
Он прибавил употребление спиртного — что наверняка смогут установить с помощью услужливого ресторанного персонала — и увеличил срок до пяти-шести. По меньшей мере. Вождение автомобиля в нетрезвом состоянии. Неосторожная езда, повлекшая смерть другого человека. Бегство.
Пять-шесть лет в заключении. Какой в этом смысл? — подумал он. Кому от этого станет хорошо?
Он бросил газеты в пакет с мусором и достал бутылку виски.
3
Парень снился ему три ночи подряд, затем исчез.
По большому счету, так же обстояло дело и с газетами. О Биме Фелдерсе писали в пятницу, субботу и воскресенье, а когда в понедельник началась рабочая неделя, репортаж свелся к заметке о том, что у полиции по-прежнему нет никаких версий. Не объявилось никаких свидетелей, и нет надежных доказательств — что, собственно, может означать подобная формулировка? Юношу задавил неизвестный автомобилист, который затем, под покровом дождя и темноты, скрылся с места происшествия; это было известно с самого начала и оставалось известным четыре дня спустя.
В понедельник он вышел на работу. Воспринял это как облегчение и вместе с тем как своего рода «ослиный мост»[1] к нормальному образу жизни. Жизнь вновь покатилась по старой, избитой колее, привычной и в то же время какой-то чужой; по нескольку раз на дню он ловил себя на удивленных мыслях о том, как же на самом деле тонка пленка между рутиной и кошмаром.
Как она тонка и как невероятно легко рвется. Эта пленка.