Все, кроме того что парень хотел стать полицейским.
Ван Вейтерен вздохнул и повернулся так, чтобы не видеть часов. Положил на голову подушку.
«Четверть третьего, — подумал он. — Я единственный бодрствующий человек во всем мире».
Через час он встал. Бессмысленно пытаться заснуть, в последние ночи ему удавалось поспать в среднем по два-три часа, не помогали даже проверенные лекарства.
Ни пиво, ни вино, ни Гендель.
С другими композиторами дело обстояло не лучше, так что едва ли стоило винить Генделя.
«Не получается, — думал он, стоя в ванной комнате и брызгая в лицо холодной водой. — Мне не заснуть, и я слишком хорошо знаю, с чем это связано. Почему бы не признать очевидное? Почему бы не встать на вершину горы и не крикнуть так, чтобы меня услышали все люди?»
Месть! Какой отец может спокойно лежать в постели, когда в лесу идет охота на убийцу его сына?
Только и всего. Так заложено в глубинах биологии. Он знал это, когда несколько часов назад писал об этом в мемуарах, сознавал и сейчас. Единственное эффективное средство — действовать. Homo agentus.[18] Во всех ситуациях. Иллюзорно или по-настоящему. Делать что-нибудь, черт побери!
Он оделся. Выглянув в кухонное окно, проверил, что творится на улице, и вышел. Показалось промозгло, но никаких осадков и почти безветренно. Он двинулся вперед.
Для начала в южную сторону, по направлению к площади Мехшье Плейн. Подойдя к католическому кладбищу, он немного посомневался. Решил его обойти, но на юго-восточном углу обнаружил, что устал от асфальта, и свернул в Рандерс-парк, разбитый как своего рода естественное продолжение кладбища. Впрочем, возможно, как раз кладбище стало естественным продолжением парка. Наверное, тут существовала какая-то история, но он ее не знал.
Темнота среди деревьев и кустарников воспринималась как объятие, вокруг стояла гробовая тишина. «Парк прислушивается», — подумал он, медленно продвигаясь вперед… вглубь сердца тьмы — образ показался ему очень точным. По ночам природа открывает свои чувства, утверждал обычно Малер. Днем она спит, позволяя себя рассматривать, а в темноте оживает — надо лишь выйти и убедиться.
Совершенно верно, вне всяких сомнений. Ван Вейтерен потряс головой, чтобы прервать праздный поток мыслей. Свернул наобум вправо, когда тропинка раздвоилась, и примерно через полминуты подошел к статуе Хьюго Мертенса. Ее слабо освещал единственный прожектор с окружавшей тяжелый постамент клумбы, и Ван Вейтерен задумался — зачем? Туристы в парке по ночам? Едва ли. Он посмотрел на часы.
Без десяти четыре.