На миг он почувствовал реальную физическую боль; затем справился с волнением и приготовился к предстоящей схватке. Он не представлял, что его ожидает, но после первоначального инстинктивного отвращения мелькнула мысль, что еще раз поговорить с Софи Вайнер крайне необходимо. Он лицемерил, внушая Анне, будто согласился на этот разговор потому, что она просила об этом. На деле же — лихорадочно обдумывал, как бы навести ее на подобную мысль; и почему-то это банальное лицемерие угнетало его больше, чем тяжкое бремя обмана.
Наконец послышались шаги, и вошла Софи Вайнер. Завидев его, она остановилась у порога и подалась назад.
— Мне передали, что миссис Лит зовет меня.
— Миссис Лит действительно посылала за тобой. Она скоро подойдет, но я просил ее позволить мне первому увидеться с тобой.
Он говорил очень мягко, и в этой мягкости не было неискренности. Он был глубоко тронут тем, как изменилась девушка. При виде его она выдавила из себя улыбку, но улыбка осветила выражение муки, как свеча, поднесенная к мертвому лицу.
Она ничего не ответила, и он продолжал:
— Ты должна понимать мое желание поговорить с тобой после того, что я только что услышал.
Она возразила, сделав протестующий жест:
— Я не отвечаю за бред Оуэна!
— Разумеется… — Он замолчал; они продолжали стоять друг против друга. Она подняла руку и поправила непослушный локон движением, выжженным в его памяти, затем оглянулась вокруг и опустилась в ближайшее кресло.
— Что ж, ты добился, чего хотел.
— Что ты имеешь в виду? Чего я хотел?
— Моя помолвка расторгнута — ты слышал, как я это сказала.
— Почему ты считаешь, что я хотел этого? Все, что я хотел с самого начала, — это советовать, помогать всем, чем могу…
— В этом ты преуспел, — ответила она. — Убедил меня, что лучше не выходить за него.
Дарроу в отчаянии рассмеялся:
— В тот самый момент, когда сама убедила меня в обратном!
— Неужели? — сказала она, сверкнув улыбкой. — Да, я действительно верила, что поступаю правильно, пока ты не объяснил мне… предупредил…
— Предупредил?
— Что я буду несчастна, если выйду за человека, которого не люблю.
— Ты не любишь его?
Она не ответила, и Дарроу вскочил, отошел в другой конец комнаты. Остановился перед письменным столом, на котором стояла его фотография: хорошо одетый, красивый, самоуверенный — портрет человека, умудренного опытом, уверенного в своей способности надлежащим образом улаживать самые щекотливые вопросы, — и полного идиота. Потом повернулся к ней:
— Ты не находишь, что ждать так долго и сказать ему об этом только сейчас — довольно жестоко по отношению к Оуэну?