Мы отошли к окну, а Куарэ все мучил свою папку. Я смотрела, как гнутся уголки бумаги, как мало там места полуторачасовым мучениям второклассников. Хотелось забрать у него это и сложить как надо.
– Э-э… Доброе утро, – сказал наконец он. – Я слышал в учительской, что вы уже второй день с тростью… Скажите, может, вам помочь?
Он не хотел смотреть в окно, избегал смотреть в глаза, на трость, на оставшихся позади детей. Казалось, что у него светобоязнь.
На самом деле так начинались боли.
– Не думаю.
– Гм. Вы узнавали у доктора Мовчан, как насчет…
– Я как раз собиралась.
Я нашла его взгляд наконец – изумленный, расстроенный, обиженный. Запах, взгляд, речь – ничего общего с Келсо, но мне очень хотелось его ударить. На самом деле он просто стоял слишком близко.
По щеке, наотмашь.
– Витглиц, я не понимаю…
– Уйдите, Куарэ. Пожалуйста.
Он боялся. Он пришел ощутить себя нужным, а я толкала его в боль. «Пусть и тебе будет больно», – думала я. Очень важным казался союз «и»: он будто бы все оправдывал, и только где-то глубоко, там, где жила усталость от вечной боли, пряталась мысль:
«Чем я лучше Кристиана?»
Куарэ ушел. Кивнул и ушел, а я повернулась, услышав тонкий голос:
– Уитцугурицу-сенсей! Доктор зовет вас!
* * *
– Придется все же колоть стимуляторы, – сказала Мовчан, с хрустом сминая лист бумаги. Она комкала его, сжимала, перебирая пальцами. Пальцы все сближались, бумаги между ними становилось все меньше.
– Я понимаю.
Говорить не хотелось. Обследование измотало меня: я ощущала лишь тянущую усталость. Целые часы падали в тесты, в нескончаемые раздевания, в шорох больничных тапочек. В меня стучали, меня ощупывали – я поначалу вздрагивала, а потом привыкла. Атмосфера больницы была апатичной, остро пахнущей, знакомой.
Я попала в свое безразличное ко всему детство и даже не поняла, когда именно все закончилось – словно бы очнулась, одевая пиджак в кабинете Мовчан.
– Понимаешь ты… – сказала доктор с неудовольствием. – Это, между прочим, яды.
Она наконец швырнула скатанный шар в мусорную корзину – к пяти таким же аккуратным комкам. Рядом лежал единственный промах доктора.
– Одним словом, родная, выкрутимся. Но опять станет больнее.
– Я понимаю.
Доктор снова вздохнула:
– Понимаешь ты… Дальше. МРТ, на первый взгляд, чистая. Естественно, подождем подробную интерпретацию, но судя по тому, что я видела, – ты умничка. Держишься. Никакой динамики. Кровь сейчас принесут, ликвор и… ммм… гистологию – это уже завтра посмотрим.
В кабинете пахло свежевымытым пластиком. Или влажной пылью – я путала эти запахи, одинаково знакомые по больнице. Мовчан все говорила, хрустела бумагой и говорила: трансфер белков, коэффициенты замедления нейроимпульсов, замедленные дегенеративные процессы… Это все были правильные слова – я давно их не боялась.