– И подсаживайтесь ко мне вечером в столовой, – добавил Кристиан. – Вам ведь нравится слушать о смерти?
Он оглушил всех, на него подадут рапорт – кто-нибудь из кураторов-медиумов – но он при мне взял всех. Я прикрыла глаза, глядя вслед уходящей Элли. Снова была прихожая, тяжелые толчки и вспышки тьмы надо мной.
Я снова чувствовала себя раздавленной.
– Будешь защищать свою игрушку?
Его голос. Воспоминание из госпиталя «Нойзильбер», те же слова – один в один, – те же мысли.
…Ребенок стоял на подоконнике, думая, что перед ним – детская. Он видел игрушки, друзей, нянечка этажа улыбалась ему. Я видела мысли мальчика, но Кристиан не позволит ему умереть счастливым: за пять этажей до земли ребенок успеет прожить ад.
– Боль должна быть избавлением.
«А не так, как для нас», – закончила я за него.
Вокруг снова был зал, и Элли уже странно глядела на меня со сцены.
Кристиан сидел рядом, светски улыбался уголками рта. Он словно бы говорил: «И что ты вскочила?» Тот же вопрос читался в глазах у многих. Длинная пауза, пустые секунды – минуты? – а я все стояла, стояла…
– Президент, – позвала я. Голос хрустнул в тишине актового зала.
– Да, учитель Витглиц, – отозвался Андрей где-то позади.
Я не стала искать его взглядом.
– Заканчивайте без меня. Всего доброго.
– Твоя трость, Соня, – подсказал Кристиан.
Зал оживал, и голос Келсо почти растворялся в нем – звучал только для меня.
– Они и правда так похожи, – услышала я, закрывая за собой дверь.
* * *
В зеркале отражалась я: синеватая бледность, серо-розовые губы. Фальшивые серые глаза. Впадина под шеей была такой глубокой, что казалась дырой. Я поспешно застегнула ворот блузки и сжала его в кулаке.
Мы похожи. Мы умираем.
Я провела пальцем под правым глазом. Там был тонкий длинный шрам по всему нижнему веку, едва видимый за ресницами. Кристиану попалась картина, на которой девушка плакала кровавыми слезами. Так совпало, что от лекарств я в тот вечер лежала пластом.
«Это красиво», – сказал он, доставая тонкую булавку.
«Вот увидишь», – пообещал он.
И я действительно увидела.
Вода шуршала из-под крана, с сероватым плеском уходила в слив. Никто, совсем никто не заходил в туалет, никто не мешал мне и зеркалу. Отчего-то захотелось рассмотреть себя, попытаться понять, кого преследует Кристиан уже столько лет. Что во мне такого? Рассмотреть, из-за кого дергается Куарэ, почему он так смущается.
Я знала, что мой ответ не найдется в зеркале: он не в глазах, не в форме лица, не в сочетании черт. Он здесь – я попыталась коснуться лба своего отражения, но палец встретился с пальцем. ELA послушно отозвалась покалыванием в висках.