– думала я, раздеваясь в ванной. Обидно, что можно упустить какую-то мелочь – даже перевернув интернет, даже умея пользоваться поисковыми системами. Я точно знала, что Карин не коснулась секретов «Специальных процедур»: я прослушала снова весь наш разговор, и не нашла ничего даже отдаленно похожего.
Возможно, все было не так.
Возможно, это я ей сказала что-то. Вода из лейки душа рвала мне плечи, спину, грудь, а я все возвращалась к памяти – сквозь пелену боли, сквозь крик совести, сквозь колючую проволоку ELA. Я хотела знать наверняка, что не подвела ее.
Из глубины запотевшего зеркала на меня смотрела незнакомка. «Карин», – успела испугаться я, а потом все прошло. Раскрасневшиеся щеки, припухшие розовые губы – это просто слишком горячая вода. Хотелось рассмотреть себя – не знаю, зачем. Капал душ, из комнат давила на дверь тишина, а я стояла, поджимая пальцы ног, и пыталась унять странную радость.
Утром Матиас Старк узнает, что я проверяла в сети ключевые моменты беседы с Карин. Он поймет, что я ему не поверила, что он напрасно тратил слова и виски. Будет утро, и, сгребая палую листву, резидент «Соул» станет думать обо мне – вряд ли что-то хорошее.
А еще я знала, что не сказала ничего лишнего Карин Яничек. Я облизнула губы: мягкие, припухлые.
Странное облегчение: всего лишь узнать, что я – не причина ее смерти, что она пришла ко мне не за своей гибелью. Она пришла ко мне, вдруг вспомнила я. Стало холодно, потому что Карин ведь сказала, почему.
«Все, кто отмечен синей дымкой, уходят. А вы – остаетесь».
Синяя дымка. Синий код. Синева, в которую надо вонзить мощь проводника.
Я смотрела в зеркало, запоминая себя, пока я – это еще я.
Все не так. Все неправильно.
Я читала и думала – во всяком случае, пыталась, но слишком много сил уходило на страх. Слишком много сомнений: мои ли это мысли, не изменилось ли что-то внутри. Я слышала биение второго сердца – или мне так казалось.
Наверное, я наконец сходила с ума.
Был вопрос, была одна цепочка, за которую я держалась, и пускай это всего лишь логическая цепочка – все равно ничего прочнее у меня не осталось. Мое спасение звучало так: «Почему убили Карин?» Я жила этим абсурдом, заставляла себя думать. Да, Карин Яничек открыла правду обо мне. Да, ее убили именно за этот разговор – слишком грубо, слишком поспешно, ужасно очевидно.
Да, ее убили. Но зачем? Если я – Ангел, убить нужно было меня.
Мне было горько и противно, но смерть Карин оставалась единственной надеждой на агонию. «Обыкновенную человеческую агонию»