Я кивнула, потому что сначала услышала только слово «вместе», и Анатоль рассмеялся:
– Знали бы вы, что о вас говорят здесь… Многие бы решили, что Соню Витглиц подменили.
– Я знаю, что обо мне говорят, Куарэ.
– Серьезно?
– Да.
Солнечные лучи ложились на кожу мягко, без жара. Я раскрыла забинтованную ладонь под поющее золото, смотрела, как оно играет по невидимым линиям, словно пальцы гадалки. «Гадалка-неудачница. Где это было? В каком произведении?»
– Говорят, у вас очень красивые глаза, – сказал Анатоль.
Я повернулась к нему. Он был серьезен – и улыбался, и от этой улыбки стало еще теплее, почти жарко. Потом я вспомнила слова и отвернулась.
«Так не честно».
– Куарэ. Одолжите, пожалуйста, контейнер для линз. И раствор.
– Раствор?
– Да.
– Что-то попало вам под линзу? – обеспокоено спросил Анатоль.
Я смотрела только себе в ладонь. Хотелось получить раствор, снять линзы и покончить с этим приступом честности.
«Ну почему не какой-то другой комплимент? Почему глаза, почему так банально?»
– М-м, хорошо, идемте в ванную, – сказал он, а потом сморщил нос и досадливо пощелкал пальцами. – Нет, я сейчас, я вас позову, хорошо?
Я кивнула. Так глупо.
Луч принялся жечь ладонь, и я спрятала руку в тень. Анатоль чем-то гремел в ванной, что-то складывал или прятал. Я могла бы посмотреть сама – не сходя с места, и это было странное желание: подсматривать, изучать. Это был странный страх: вдруг там чужие вещи? Вещи другой женщины?
– Витглиц, можете входить!
Только вставая с кресла, я пожалела о том, что сожгла трость.
В ванной гудел вентилятор, немного пахло сыростью и очень остро – гелем для душа. Анатоль вытирал руки большой влажной салфеткой. «Кто так отмывает руки в ванной?»
На раковине остались стоять флакон и маленький коробок: он спрятал даже зубную щетку.
– Я ужасный грязнуля, – вяло улыбаясь, сказал Куарэ, катая смятую салфетку между ладонями. Казалось, у него зябнут руки, и в глаза он мне не смотрел. – Извините.
– Ничего. Извините меня вы.
– Ну, я, наверное, выйду…
– Подождите.
«Просто скажи это». Всего-то и надо – пережить несколько секунд отвращения.
– Витглиц?
– Мне нужно, чтобы вы посмотрели. Пожалуйста.
«Это всего лишь линзы. Всего лишь глаза».
Он смотрел на меня – и перехватил руку. Флакон с раствором был так близко.
– Подождите, Витглиц. Вы… Вы что, так и не поняли? Я видел ваши глаза.
Я смотрела на его руку на своем запястье, пыталась понять, о чем он говорит.
– …Да поймите же, на вас нет линз там! – сказал Анатоль, и все стало легко – даже сумасшедший пульс.
«Там».
Я дура. Я десятки раз смотрела на свои копии, смотрела сама на себя, видела янтарную радужку – и так ничего и не поняла.