– Река.
– Залив.
– Соня, не спорь. Это река.
Он улыбался. Улыбалась я.
Мы сбежали из ванной – от его неловких движений, от моей боли, от запаха душевого геля и семи стенок до Келсо. Мы сидели в растрепанной одежде на берегу степи и спорили о блестящем пятне.
«Если хочешь, это будет море», – на самом деле говорил Анатоль.
«Если хочешь, пусть будет река», – предлагала я.
– Наверное, это широченная речка, – улыбнулся Анатоль. – С горько-сладкой водой.
– Горько-соленой.
Он поднял брови, и я напомнила:
– Моря стали горько-сладкими после Первого сдвига.
– А, ну да, – Анатоль пощелкал пальцами. – Как там? «Вся и земля улыбалась, и горько-соленое море».
– Да. А еще – «есть на равнине соленого моря утесистый остров».
– Или: «Стоишь на берегу, и чувствуешь соленый запах ветра, что веет с моря, – он пожевал губу и еще немного продолжил: – И веришь, что свободен ты…»
Куарэ умолк, досадливо пощипал переносицу.
– Откуда это, Анатоль?
– Да так, фильм один, – ответил он, снимая халат. – Пойдем, Соня.
Ветер трепал его простую серую футболку. Я встала. Тот же самый порыв ветра залез под блузку.
– Куда мы идем?
– Туда, Соня. Давай посмотрим, что там.
Я приложила ладонь ко лбу. Солнце припекало, и теплый демисезонный костюм казался все тяжелее.
– Мы не дойдем.
– Не дойдем, – кивнул он. – Добежим.
Запах степи бросился в лицо, стал тугим – и вбился в горло. Я не горела – сгорала от этого бега – от радости, от глупости. Анатоль бежал рядом, в какой-то момент подал мне руку, и стало легче, стало быстрее.
«Рак», – вспомнила я, когда солнце будто бы взорвалось, а воздух в легких остекленел. Больше ни о чем я подумать не успела, потому что ветер все бил в лицо, а земля не спешила навстречу. Она становилась все дальше – земля, ее травы, ее мягкий и резкий запах.
Мы летели.
– Это река, Соня! – кричал Анатоль. – Огромная река!
«Или узкое море. Пожалуйста, пусть там будет горькая вода. Горько-горько-соленая».
Все вокруг становилось невыносимо ярким, но почему-то не получалось зажмуриться. Я видела, как раздавалась под нами степь, будто кто-то раскатывал ее, разворачивал спрятанное. Леса, пряди гор – я знала, где и что будет, где и что должно быть.
И я слышала, как это все появляется вокруг. Хотелось плакать, потому что чем красивее становилась песня степи, тем больше пустело внутри, тем больнее бил по глазам свет. Я уже не видела, где солнце, не знала, сколько их – солнц, и, будто обменявшись со светом, уходила боль.
«Не хочу. Пожалуйста, я не хочу умирать. Не сейчас».
– Так красиво, – прошептал голос. – Ты видишь все это, Соня?