В разбухшем Семином портфеле с плохо закрывающимся замком всегда было что-нибудь интересное и самое новое: свежий номер «Огонька», только что вышедший роман, объемистый труд ученых-астрономов.
У Семы — лучшего математика школы — множество подшефных из других классов, на него невозможно было глядеть без улыбки, когда он, стоя в стороне, с сияющей физиономией слушал, как кто-нибудь из его опекаемых обещал Якову Яковлевичу «улучшить успеваемость». При этом умные, добрые глаза Семы как бы говорили: «Уверяю вас, все получится именно так, как он обещает».
Сергей Иванович тихо подошел к нарте, за которой сидел Виктор Долгополов.
Как всегда безупречная чистота в тетради. Круглый, ясный почерк. Обстоятельность плана.
Виктор Долгополов был «ходячей энциклопедией» класса, его «ученым мужем».
Застенчивый, немного сутулый, с мягкими, округлыми чертами лица и золотистым пушком на девичьи-нежных щеках, он сам почти никогда не поднимал на уроках руку для ответа. Но если никто ответить не мог, и вызывали его, Долгополов вставал, проводил несколько раз чуткими пальцами по крышке парты и, словно смущаясь своей осведомленностью, негромким голосом давал краткий точный ответ.
В его характере, пожалуй, нехватало мужественности, инициативы, но он был кристально честен и охотно поддерживал любое хорошее дело.
Почувствовав за своей спиной учителя, Виктор поднял голову и посмотрел на Сергея Ивановича рассеянно-вопросительным взглядом.
— Работайте, работайте, — легко прикасаясь ладонью к его плечу, сказал учитель и прошел дальше.
В общем, опора была. И, конечно, для него, как для классного руководителя, сейчас важнее было не Балашова «завоевать», а противопоставить ему коллектив.
Приглядываясь в эти дни к Борису Балашову, Сергей Иванович обнаружил в нем тонко развитый художественный вкус, казалось бы находящийся в полном противоречии со склонностью Бориса к показному, к позерству. На людях он все время выдумывал себя и выдумка была много хуже оригинала. Он любил разыгрывать сноба, хотя, по существу, не был им; иронически улыбался, желая скрыть замешательство или недовольство собой; не обладая выдающимися способностями, умел делать вид, что они у него есть; имея хорошую память, не очень-то обременял свою персону работой и, с подчеркнутым спокойствием, получал тройки. Его страстью был спорт, особенно водный. Балашов мог не помнить исторических дат, потому что в нем не было пробуждено самолюбие ученика, но зато знал десятки цифр — рекордов и норм; мог не помнить имен героев изучаемых произведений, но знал имена и даже отчества чемпионов, эксчемпионов и претендентов в чемпионы. Да и сам был чемпионом города по плаванию стилем «кроль».