Следующие две недели оказались омрачены постоянными мартовскими дождями. Серое свинцовое небо стало зеркальным отражением состояния души Хелен.
— Я больше никогда не почувствую себя снова в безопасности. Ох, Розали, кто мог сотворить такое?
— Власти ищут виновных, — успокаивала ее Розали. — Почему бы тебе снова не начать писать? У тебя настоящий талант, так же как и к преподаванию. Ты открыла для меня новый мир, Хелен.
Хелен едва заметно улыбнулась:
— О, у тебя была настоящая тяга к знаниям. Ты проглатывала каждую книгу, которую я тебе приносила. Когда я взяла вас на экскурсию в художественную галерею в Оксфорде, мне с трудом удалось вернуть тебя обратно!
— Мой отец был художником, помнишь? — Розали присела рядом с подругой на маленький диванчик. — Думаю, я надеялась увидеть его работы. Конечно, их там не было. Но я искала, как глупо с моей стороны!
Хелен взглянула на нее:
— Я и понятия не имела. Розали, должно быть, ты очень по нему скучала!
— Всегда, — тихо промолвила Розали. — Когда он умер, я была еще такой маленькой. Но никогда его не забывала. — Она попыталась улыбнуться. — Серьезно, Хелен, я понимаю, ты ужасно себя чувствуешь, но как насчет идеи снова начать писать? Рассказы, стихи, да все, что угодно.
Хелен покачала головой:
— Я сейчас слишком обеспокоена, чтобы писать. Мне по-прежнему кажется, что за мной следят.
Розали вздрогнула, ее иногда посещало похожее ощущение.
— Чушь! Помни, братья Бидди всегда рядом и у тебя столько верных друзей. Пожалуйста, прекрати беспокоиться.
— Ох, Розали. Ты так добра ко мне.
— Даже и не вполовину того, как ты ко мне, Хелен.
Она чувствовала себя лицемерной лгуньей. «Это я во всем виновата. Я навлекла на тебя гнев Алека Стюарта».
Чиновники магистрата почти ничего не делали, чтобы разыскать виновного в повреждении печатного станка Хелен. Необходимы деньги и влияние, чтобы привести в действие неповоротливое колесо Фемиды. Кто еще, кроме Алека Стюарта, мог послать своих прихвостней совершить подобный дикий поступок? Он оставил корявую оскорбительную записку, чтобы напугать Розали, заставить ее замолчать и прекратить расследование, касающееся эксплуатации обездоленных солдат. Что он сделает, если узнает, что Линетт открыла его имя на смертном одре?
Розали была права, по крайней мере убеждая Хелен в том, что у нее есть настоящие друзья. Фрэнсис Вилдон, добродушный церковный староста, живший неподалеку от площади Сент-Джеймс, навещал их почти ежедневно. Однажды он спросил Хелен, не могла бы она написать для приходского журнала статью об истории Кларкенвела.