Роман без названия (Крашевский) - страница 123

Мать поцеловала сына в голову, радуясь его непринужденным манерам, и опять немного прослезилась.

— Он у меня славный, добрый, ласковый ребенок, — сказала она. — Кабы не он и не забота о нем, давно бы уж и меня на свете не было… Что бы я тут без него делала? Он, бедняжка, понимает, что я не могу ему обеспечить будущее, сам трудится… трудится изо всех сил, и я надеюсь, что когда-нибудь благодаря ему увижу лучшие дни… хоть немного узнаю счастья…

— А теперь, — прибавила она, — пойдемте, взгляните на ваше жилье, у вас с Каролеком будут две комнаты, для молодого человека, думаю, этого достаточно.

Она повела их через сени в маленькие, с низким потолком, но опрятные комнатки, первая из которых была отведена Стасю, вторую занимал Каролек. В обстановке последней сказывалась нежная материнская забота — кровать красиво застелена, и видно, что для любимого, единственного дитяти собрано все лучшее, что есть в доме. Комната Каролека прямо-таки поражала нарядным убранством, обилием хорошеньких, даже дорогих безделушек, — уютно, удобно, красиво. Возможно, даже чересчур много было всего этого для подростка из бедной семьи, которого судьба обрекла на жизненную борьбу, но матери и этого казалось мало.

— Прислуга у нас только одна, — обращаясь к Стасю, сказала пани Дормунд, — зато она на все руки — ключница, кухарка, швейцар и горничная, — а в остальном сами себя обслуживаем.

— Я к этому привычен, — сказал Станислав. — Молодому человеку не во вред учиться быть самостоятельным.

— Какой славный юноша, не правда ли, — шепнула хозяйка Щербе на ухо. — Доброта у него в лице так и светится.

— А еще больше — в сердце, — подтвердил Павел. Они простились с немного повеселевшей вдовой и с Каролеком, который, провожая, попросил Станислава поскорее вернуться. Шарский задумчиво побрел домой.


Когда настало время сказать Саре и ее родителям, что он должен с ними расстаться и покинуть каморку, с которой так свыкся, когда надо было разорвать странные отношения, связавшие его с этой еврейской семьей, Станиславу пришлось для этого шага долго собираться с силами. Он выходил из своей каморки с твердым намерением сообщить об этом, но почему-то не мог рта раскрыть: во взгляде Сары, проникавшем в глубину его души, он читал предчувствие и страх разлуки, отчего терял дар речи. Шли день за днем, пани Дормунд беспокоилась, осведомлялась о нем, Щерба торопил, а Стась все медлил. Наконец однажды вечером он вошел в гостиную, настроенный самым решительным образом, и, не смея взглянуть на Сару, усаживаясь за стол, сказал: