Смолоду нас все волнует, юноша останавливается, глядит, а когда чистая его душа выразит удивление, ответом ему только смех… И смех этот, как ветер пустыни, иссушает его сердце… И что ни день, все меньше изумляется он порокам, все тише возмущается, становится равнодушен, стынет, каменеет. И в конце концов врастает в уродливое общество, снаружи блистающее благопристойностью, внутри же трухлявое, прогнившее.
К чему ни прикоснись, — язвы Иова, струпья Лазаря, хотя и прикрыты они парчою. Может, всегда было так? О нет, нет! Богом клянусь! Да, люди были людьми, но меж них всегда находился кто-то, напоминавший, что они должны быть лучше. Пророки были совестью людей, подававшей голос средь валтасаровых пиров. А ныне кто дерзнет встать перед равнодушной, холодной как лед толпою и сказать ей в лицо, что крестное знамение, которым она осеняет грудь, это насмешка и глумление, кощунственное надругательство над святостью в доме нечестия!
Кругом тишина — как перед страшной бурей, как на огромном погосте, и вместо плача Иеремии раздаются куплеты развратной девки, упоенный безумием голос ее любовника, сухой смех считающего деньги торгаша да грохот станков, руками нищих ткущих богатство.
Все это общество, притворяющееся христианским, рядящееся в одежды сынов Спасителя, окольными путями вернулось к прежнему язычеству. Храмы Плутоса, оргии Венеры, гнусные приапеи и возлияния Вакху — все тут найдешь, хотя и под иным названием, перемешанное с самыми священными словами и символами. Чистейшей душе, невиннейшей улыбке, скромнейшему взору, благороднейшим речам нельзя верить — нынче они таковы, а завтра вылезет из них на свет грязь и мерзость века нашего, которую дитя всосало из прелюбодейной груди…
Они смеются, пируют, веселятся, толпами устремляются к гибели, а голоса пророков, священнослужителей, старцев не слышны, ибо, возможно, мир этот уже не достоин их услышать.
И не к кому взывать — старые оглохли, а молодые, не Успев возмужать, состарились.
Кто же кликнет клич, призывая к новому крестовому походу против язычников, заполонивших Святую землю, омытую кровью Спасителя? Кто оставит дом, жену, наложницу, стол, кошелек, ложе и спокойную жизнь, чтобы надеть жесткую власяницу воина Христова и уйти вдаль от вертепа пороков? Нет, так продолжаться не может! Бог терпеливо ждет, но человечеству суждено либо возродиться, либо погибнуть от собственных рук, пасть под собственными грехами, как под градом камней… Порча дойдет до своего предела и, издыхая, сама себя пожрет — тогда, быть может, забрезжит более светлое завтра…