Он всегда остро переживал социальную несправедливость. Он первым в польской литературе показал крепостных и как равноценных членов общества, и как равноценных литературных героев. Ему всегда были глубоко чужды любые проявления шовинизма. И вопреки давним навыкам и исторически наросшим предубеждениям поляки, украинцы, белорусы, евреи, литовцы, представители других национальностей бывшей Речи Посполитой появлялись на страницах его произведений как «равные перед богом», характеризовались не по национальным и конфессиональным признакам, а по личным качествам.
Крашевский был первым из польских романистов, кто разглядел новые, только еще назревавшие проблемы, едва вырисовывающиеся в связи с этим конфликты и появляющиеся типы, которые порождались преобразовывающейся на буржуазный лад реальностью. Его многогранная деятельность и феноменальная работоспособность снискали ему при жизни славу «титана труда» и «человека-института». Автор свыше шестисот томов, он превзошел Бальзака и Дюма-отца — феноменов литературной плодовитости.
Польский роман, имевший весьма давние традиции[1], но художественно уступавший поэтическим жанрам, Крашевский первым поднял до уровня ведущего жанра и снискал европейскую известность. Многие его произведения вскоре после польских изданий появились в переводах на немецкий, русский, французский, чешский и другие языки. Он был первым писателем, которого чествовало все польское общество, разные его социальные и национальные прослойки.
Пятидесятилетний юбилей творческой деятельности Крашевского, отмечавшийся 3 октября 1879 года в Кракове, собрал представителей всех расчлененных польских земель, став своеобразной манифестацией польской культуры и одновременно литературным событием для всей Европы. (В его организации приняло участие европейское сообщество писателей. Тургенев, который не смог приехать, прислал теплое приветствие.) Еще при жизни Крашевского молодая плеяда польских писателей, которым суждено будет стать олицетворением крупнейших свершений национального реализма (Прус, Ожешко, Сенкевич, Конопницкая), признала его своим предтечей и учителем. «Как ветки от дерева, — писала Ожешко, — так и мы от него берем свое начало».[2]
Произведения, вошедшие в эту книгу, относятся к временам литературной зрелости писателя и одновременно в какой-то степени отражают художественную и идейную эволюцию до конца своей долгой жизни не стареющей и ищущей творческой личности Крашевского.
«Роман без названия» (1854; немецкий перевод ок. 1879, болгарский ок. 1889) создавался Крашевским в Житомире, куда он переезжает из деревни Губино Луцкого повета. Атмосфера затхлого мирка губернского города, внутренняя раздвоенность художника, ощущающего противоречие реальности и стремящегося обрести целостное видение мира, в переломную пору безвозвратно уходящего под напором капиталистической реальности привычного традиционного уклада, — все это, остро переживаемое самим автором, обретает жизнь на страницах романа, в чем-то глубоко исповедального и поэтому проникновенного в самой тональности повествования.