. Вот и посадил на московский престол мудрейший князь Борис слепого и гонимого Василия Темного. Прошло 40 лет, и смышленый сынок Василия Васильевича изгнал из Твери ее правителя — сына князя Бориса, брата своей собственной супруги.
Кончилось время тверского ренессанса. «Москва, отнявшая у Твери политическую самостоятельность, — писал А.А. Шахматов, — уничтожила и те слабые ростки духовной жизни, которые при благоприятных условиях отразили бы здоровый рост и естественное развитие оригинальной письменности, складывавшейся на берегах реки Тьмаки»[1006].
Тверь и Новгород в период смуты второй четверти XV в., блюдя собственные интересы, твердо придерживались позиции Понтия Пилата. В борьбе за Москву различных политических сил «новогородци не въступишася ни по едином». При этом новгородский летописец с горечью заметил, что русские князья «землю Русскую остаток истратиша, межи собою бранячися»[1007]. Отмечая, что новопоставленный митрополит Герасим не поехал «на Москву» осенью 1443 г., псковский летописец объяснял это тем, что «князи руския воюются и секутся о княжении великом на Руской земли»[1008]. Но никто не властен над своей судьбой. Не прошло и полутора лет, как того же Герасима за измену сожгли на костре в Смоленске.
Позиция Новгорода, Твери и даже Пскова давала им возможность до поры до времени избегать тягот, которые несли другие русские земли. Расплата за это наступит позднее. А тем временем московская удавка медленно, но неотвратимо сжимала шеи этих страусов. Когда говорят пушки, музы умолкают. В годы смуты московские музы скорбно молчали. Предвозрожденческий взлет конца XIV — начала XV в., запечатленный в творениях Андрея Рублева и Феофана Грека, Пахомия Логофета и Епифания Премудрого, сменился холодным безмолвием. За Андреем Рублевым последует Дионисий только в конце XV в., когда снова воспрянет и московская культура. Да и каменное строительство в Москве почти прекратилось. Только столетие спустя после постройки белокаменных кремлевских стен Дмитрием Донским Иван III начал возводить новый Кремль. «Столетняя бедность города, — писал И.Е. Забелин, — явственнее всего выразилась в незначительности и малом количестве каменных построек»[1009].
А пока при дворе тверского князя курили фимиам этому покровителю искусств, «наследнику царя Константина». И из Твери отправился в свое трудное хождение за три моря, в диковинную страну Индию любознательный купец Афанасий Никитин. Именно он, а не кто-либо из осевших при московском дворе купцов-сурожан додумался до гуманнейшей из мыслей, что «правую веру Бог ведаеть, а праваа вера Бога единого знати, имя его призывати». С тоской и надеждой Никитин писал на причудливом языке восточных базаров, зашифровывая тем самым написанное: «А Русскую землю Бог да сохранит!.. На этом свете нет страны, подобной ей. Но почему князья земли Русской не живут друг с другом как братья! Пусть устроится Русская земля, а то мало в ней справедливости»